В понедельник, 28 октября, Арбитражный суд Москвы объявил банкротом компанию «Ангстрем-Т», занимавшуюся производством микрочипов и получившую госфинансирование на 1 миллиард долларов.

Дело в том, что в 2008 году «Ангстрем-Т» привлекла кредитную линию ВЭБа в размере 815 миллионов евро на строительство в Зеленограде производства микрочипов, которые предполагалось использовать в процессорах, смарт-картах, а также для изготовления электронных паспортов и виз российского производства. По причине накопившихся долгов по этому кредиту в январе 2019 года ВЭБ забрал 100% акций завода «Ангстрем-Т», потребовав погасить кредит и подав иск о банкротстве. К этим требованиям подключился и бывший министр связи РФ Леонид Рейман, по состоянию на август 2018 года являвшийся единственным бенефициаром завода. Его офшорные компании выставили претензии к «Ангстрем-Т» на сумму в 3,9 миллиарда рублей, из которых 423,9 миллиона рублей Рейман требовал лично.

Официальная версия возникновения проблем у завода заключается в том, что в 2014 году США ограничили экспорт в Россию технологий двойного назначения. А в сентябре 2016 года предприятие в числе ряда других микроэлектронных компаний из РФ попало в санкционный список Вашингтона. Однако похоже, настоящая проблема заключалась совсем в другом.

«Банкротство было технической процедурой. Долг завода перед ВЭБ — порядка миллиарда — появился не сегодня. Проект с самого начала был каким-то не счастливым. В 2005 году закупили оборудование у компании AMD, из Европы целую линию, которая на тот момент была вполне современной. Сначала оборудование не могли растаможить. Пока оно стояло, оно частично испортилось. Потом его чинила одна команда, потом команда сменилась и чинила другая команда.

В 2015 или 2016 году на этом всем выпустили первую пластину по техпроцессу 90 нанометров. Потом появились санкции и во всем обвинили их. Но надо понимать, что на этот момент прошло уже 10 лет с момента старта проекта, ожидалось, что все это уже, как минимум, три раза должно заработать", — цитирует, в частности, портал BFM гендиректора «Троицкого инженерного центра» Евгения Горского.

Если так, то возникает вполне резонный вопрос: кто же или что же на самом деле виной тому, что один из крупнейших проектов по развитию высоких технологий в России, инициированный, на минуточку, правительством и Советом Безопасности РФ, потерпел крушение?

Также вызывают интерес и другие нюансы развития высоких технологий в России. Например, где же тот чудесный нанопланшет, готовый перевернуть всю системы современного образования в мире, о котором с такой гордостью рассказывал в свое время глава «Роснано» Анатолий Чубайс?

Или, скажем, почему разработанная российскими учеными технология переработки мусора в ракетное (!) топливо почему-то оказалось невостребована «Ростехом»? Почему вместо этого корпорация решила воткнуть по всей России целую россыпь мусороперерабатывающих заводов с использованием технологии сжигания отходов на колосниковой решетке, эффективность которой на Западе все чаще ставят под сомнение?

Что касается завода «Ангстрем-Т», то ничего страшного, предположил в беседе с «СП» аналитик ГК ФИНАМ Алексей Калачев, с ним не случится. Юридическое лицо, пояснил эксперт, которому принадлежит предприятие, пройдет процедуру банкротства, потому что затраты на его запуск, увы, неокупаемы. После этого производственно- имущественный комплекс целиком выставят на продажу по остаточной стоимости, его выкупит другое юридическое лицо, после чего с обнуленными долгами предприятие начнет что-то производить и как-то себя окупать. И подобным образом, констатировал эксперт, работает весь инновационный государственный бизнес.

— Если мы посмотрим на экономики в достаточной степени рыночные, — развил он мысль, — то увидим там естественный процесс, который запускает инновации. Это интерес, с одной стороны, предпринимателя и инвесторов заработать. А с другой — стремление ученого или инженера самореализоваться. На рынке оба рискуют, находя друг друга. Один — деньгами, другой — репутацией.

То есть риски несет не общество. Но в результате этого естественного процесса, если рынок открыт, неудачи отсеиваются, а от удачи выигрывают все.

Административная же система работает иначе. Допустим, чиновник понимает, что в какой-то отрасли экономика отстает. Он начинает отслеживать рынок в поисках подходящих инноваций, поскольку сам изобрести таковую не может. Но пока пройдет выбор, пока примется решение, пока оно пройдет по инстанциям, пока выделят средства, пока проведут закупки — время уходит. И получается: если предприниматель с ученым забегают вперед, административная машина заведомо работает с опозданием. В такой ситуации отставание неизбежно. И когда в итоге приобретается уже устаревшее оборудование, пока оно встраивается в производство, цена ошибки высока.

«СП»: — Почему?

— Потому что нет механизма, который бы отсеивал неуспешные компании и продвигал бы успешные. И миллиарды просто вкладываются в определенный проект. А потом просто смотрят на результат и публикуют отчеты. Тем временем технологии быстро уходят вперед. И если в условиях рынка есть стимул для предпринимателя и ученого в случае победы получить большую прибыль, то вот такой подход никого ни к чему не стимулирует. Зато цену ошибки оплачивает бюджет. То есть — все общество.

Взять ту же ситуацию с этим заводом по производству микрочипов. На какой рынок изначально он был ориентирован? А «ЛИОТЕХ», завод по производству литий-ионных аккумуляторов в Новосибирске? Это же, как было заявлено, крупнейшее в Европе предприятие. А куда девать производимый им товар, если технологии сейчас кардинально меняются каждые пять лет?

Впрочем, экономист Никита Масленников полагает, что у российской экономики все же есть шанс не отставать от мировых темпов разработки и внедрения высоких технологий. Тут все зависит, по его мнению, от двух условий.

— Во-первых, — заметил он, — большое значение имеет максимальное присутствие наших российских компаний на мировом рынке. Причем не столько с готовым продуктом, сколько в качестве встроенных элементов в цепочке его добавленной стоимости.

Допустим, мы можем производить важный промежуточный компонент, узел, деталь. Тогда будем понимать, какие инвестиционные решения принимать в связи с этим.

И, собственно говоря, примеры-то подобные есть, которые говорят, что мы эти ниши начинаем понемногу осваивать.

«СП»: — Какие же?

— Например, 3D-печать. Мы уже имеем здесь достаточно прочные позиции по ряду элементов: порошки, различные стыкующие детали для конструирования больших изделий. Это мировой тренд. И перспективы по новым материалам у нас достаточно неплохие.

К тому же, у нас еще не до конца раскрыт потенциал наших программистов, «айтишников» и вообще специалистов по оцифровыванию разного рода экономических и производственных решений. Здесь у нас очень неплохой потенциал.

Так, с экспортной выручки наших «айтишников» мы зарабатываем порядка 9–10 миллиардов долларов в год.

«СП»: — Так где же эти самые миллиарды?

— Все дело в том, что мы часто работаем под франшизами других компаний на мировых рынках, и в значительной степени эти средства достаются как раз им.

«СП»: — Эту ситуацию как-то можно исправить?

— А здесь мы упираемся во второе слагаемое нашего прорыва в сфере высоких технологий. Это, собственно, стимулирование инвестиционного климата, который побуждал бы инвесторов вкладывать средства внутри России. И вот это у нас на сегодняшний день самое узкое и уязвимое место.

«СП»: — Ну, эту проблему мы поднимали уже не раз, пытаясь разобраться, кто же в итоге за ее появление отвечает. А вот за то, что в сфере высоких технологий мы все же способны кое-что сделать, кого благодарить в первую очередь? Неужто инновационный центр «Сколково» приносит свои плоды?

— Уповать на него, конечно, не стоит. Но и со счетов Сколково скидывать нельзя, его вклад во все это дело довольно очевиден.

Однако с этим-то как раз связана еще одна очень острая проблема. Дело в том, что нам таких инновационных центров надо несколько десятков по всей России. И это для правительства большая головная боль: лепить ли тут очередное «лоскутное одеяло» из разного рода локальных стимулирующих режимов, либо создавать общие стимулирующие условия для бизнеса в целом?

Я лично полагаю, что второй рецепт стратегически более правилен.

«СП»: — Но ведь у нас в стране всяких инновационных кластеров и технопарков столько уже, что прямо яблоку упасть некуда. Правда, их содержание оставляет желать лучшего.

Например, в Шиесе Архангельской области тоже вот строят технопарк. Однако по факту там будет просто громадный мусорный полигон, против строительства которого отважно и бескомпромиссно протестуют местные жители.

В Подмосковье, куда ни посмотри, технопарки как грибы после дождя растут. Хотя на деле — это всего лишь товарные склады либо вообще отстойники для грузовых фур.

— Действительно, у нас довольно много всяких территорий опережающего развития, технопарков, особых экономических зон. Но все это существует чисто формально, так сказать, на бумаге. А чтобы туда заходил и по-настоящему работал действительно серьезный бизнес, не хватает многих вещей.

«СП»: — Например?

 — Есть два общих для всех типичных момента. Во-первых, это запаздывание с созданием инженерной инфраструктуры и коммуникаций. То есть площадки есть, но это абсолютно чистое поле. А чтобы бизнесу было комфортнее, нужна как раз инфраструктура и логистика. Второй важный момент — нестабильность регулятивных правил и налоговых режимов.

«СП»: — А что с ними не так?

— У нас примерно 80% всей мировой номенклатуры действующих в глобальном хозяйстве в разных экономиках стимулов и мер для инновационных и высокотехнологичных компаний так или иначе в нашем налоговом кодексе и других законодательных актах присутствует. Что есть — то есть. Но не понятно, как это работает.

Возникает вопрос кодификации. Как доказать налоговику, что я, допустим, высокотехнологичная компания и имею право на использование фискальных и прочих льгот? Вот этот вопрос до сих пор находится в подвешенном состоянии. Если это и доказывается, то не в общем, а в каком-то частном порядке, и чаще всего с помощью какой-либо специальной экспертизы.

Здесь государство, что очень важно, к сожалению, еще и серьезно опаздывает с определением критически важных технологий, которые являются приоритетными с точки зрения стимулирования. Во всех планах и по инвестклимату, и по специальным инвестконтрактам второго поколения, и по технологическим прорывам декларируется, что мы создадим некий перечень и будем бизнес стимулировать. Ну так какие, собственно, технологии собираются стимулировать-то, пора уже определиться. Сделайте уже либо закрытый перечень, либо закрытый.

«СП»: — Но ведь озвучивает государство определенные приоритетные направления…

— Но они очень широко и расплывчато трактуются! Например, искусственный интеллект. А что конкретно в искусственном интеллекте планируется развивать здесь и сейчас, а потом завтра и послезавтра? Вот здесь государство сильно опаздывает и мешает использованию стимулирующих мер, которые уже законодательно, в принципе, записаны. И вот эти узкие места уже несколько лет являются такой проблемой, которую не решают даже нацпроекты. Как только бизнес увидит реальные шаги государства в этом направлении, тогда он скажет спасибо. А коль скоро этого нет, то все и останавливается на уровне декларации о намерениях.

«СП»: — При таких раскладах можно ли полагать, что нацпроекты в сфере высоких технологий все же не провалятся? Хотя бы озвученная цифровизация экономики не загнется?

— Ну, дай бог, чтобы тот же нацпроект по цифровизации экономики хотя бы раскрутился. По второму полугодию данный пока нет, но в первом полугодии кассовое исполнение авансированных на текущий год средств в рамках этого нацпроекта составило всего 8,3%.

Хорошо, если увеличится вдвое или втрое. Но вы понимаете, что это будет даже в самом оптимистическом варианте всего треть освоения средств. И упирается тут все в не только в регулятивные вещи. Счетная палата в своем отзыве на проект бюджета напрямую указывает, что один из рисков невыполнения плана по ускорению экономического роста — отсутствие логичной, стройной и понятной бизнесу системы управления национальными проектами.

Совершенно очевидно, что если мы здесь не наладим исполнение этого проекта по сути, то тогда уповать на какие-то прорывы по всем остальным технологическим направлениям будет крайне сложно.