Что и почему сейчас происходит с нефтью
Если отвечать коротко, мы наблюдаем коллапс нефтяного рынка. Многие считают, что виной тому является распад ОПЕК+, вызвавший войну между ведущими производителями. По одной широко распространенной версии буквально насмерть рубятся Россия и Саудовская Аравия, а отдача больно достается США, пытающимся стоять над схваткой.
По другой — реализуется некий хитрый план по обрушению американской сланцевой добычи. По третьей, американское глубинное государство, руками саудитов, пытается сокрушить экономику России. По четвертой, коварно гениальным ходом Королевство собиралось подвинуть и Москву, и Вашингтон, с целью восстановления контроля над рынком, но что-то пошло не так.
А в самый неудачный момент возник COVID-19, решительно спутавший всем карты. И тоже, то ли сам случайно, то ли не без козней подпольного мирового правительства ради избавления от лишних ртов населения планеты и для перезапуска глобального цикла подзастрявшей капиталистической экономики.
Версий, как всегда, много, и все они неверны, потому что отрицают давно очевидное. Рынок рухнул исключительно по причине утраты цельности. Он только казался единым механизмом, вроде огромных швейцарских часов, только из нефти. В действительности он уже с начала 2010-х превращался в огромный базар, реальное положение в котором толком для себя не представлял никто.
Простой пример. По данным корпорации British Petroleum, на которые уже почти полвека принято ссылаться как на самый достоверный источник общего состояния рынка, совокупное потребление нефти в мире за 2015 год составило 95 млн баррелей в сутки.
Крупнейшими потребителями являлись США (19,3 млн бр/сут), Евросоюз (12,7 млн) и Китай (11,9 млн). За ними шли Индия (4,159 млн), Япония (4,15 млн) и Россия (3,89 млн), в сумме составлявшие практически еще один ЕС. В целом на первые 67 стран приходилось 88,8 млн бр/сут, еще 6,17 млн добирали остальные 131 государство планеты.
В то же время, по данным той же BP, в мире добывалось всего 88,4 млн бр/сут, что, даже с учетом усредненного перевода тонн в баррели, предполагает примерно 7% дефицит предложения. Согласно экономической теории цены за бочку должны были стремительно расти, а потребление падать.
Однако что мы видим на долгосрочном графике? До Сланцевой революции в США 2014 года оно примерно так и было, а потом… сломалось. Резко растущий объем американского экспорта обвалил цену барреля, скажем, марки Brent со 111,87 долларов в июне 2014 до 48,42 долларов в январе 2015.
В течение следующего года выяснилось, что Картель стран-производителей нефти охватывает всего 34–37% рынка и влиять на его ценообразование практически не способен. По двум причинам.
Во-первых, большинство игроков, включая членов ОПЕК, втихаря позволяли себе баловаться разного рода нерыночными сделками. Например, Турция хорошо торговала сирийской нефтью, нелегально поставляемой захватившими промыслы разными зелено-черными бармалеями, по разным оценкам, в объеме до 0,3–0,4 млн барр/сутки.
А еще были сделки разных ушлых ребят с иранской нефтью. А еще с иракской нефтью прекрасно шельмовали парни из США. Объем этого списка точно назвать не в состоянии никто, однако количество проходившей по нему нефти эксперты оценивают еще до 2,5–3 млн барр/сутки.
Во-вторых, что не менее важно, планы добывающих стран основывались на очень округленных и достаточно примерных данных, публикуемых «уважаемыми источниками». Та же Саудовская Аравия, стабильно входя в тройку крупнейших добывающих стран, на протяжении десяти последних лет в отчетах приводила неизменный объем имеющихся у нее запасов.
Хотя никакой серьезной геологоразведки не вела и об открытии новых крупных месторождений не объявляла. Но ее цифры «рынок» спокойно принимал на веру. Ведь лидер ОПЕК как-никак, не может же он врать, да еще столь нагло и публично! «Тут-то, — как говорил в аналогичной ситуации Василий Иванович Петьке, — карта мне и поперла!».
Или цифры по совокупному мировому потреблению. Кризис 2008—2009 годов обвалил мировую торговлю на 10%, мировое производство — на 7%, и стоил мировому ВВП больше 2,5% совокупного объема. По рыночной теории сокращение продаж должно было существенно сократить спрос на энергоносители.
И оно как бы так и произошло. Нефть упала со 133,9 долларов за баррель в июле 2008 до 41,58 долл в декабре, но потом опять начала устойчивый рост так, словно на рынке ощущался ее серьезный дефицит. В апреле 2010 она снова стоила 84,93 доллара за бочку.
Почему? Потому что с этого момента ценообразование окончательно утратило связь с реальностью и перешло на ожидания на основе прогнозов масштаба всепланетарного экономического роста. Разве что определяли его теперь ожидания на увеличение экономики Китая, Индии, других стран БРИКС, и немножечко Африки, также постепенно включавшейся в прогнозы по росту общемирового ВВП.
А в это время «в замке у шефа», то есть в официально публикуемых «уважаемыми людьми» обобщенных статистических таблицах разрыв между общим объемом добычи и совокупной цифрой потребления начал еще больше расти.
В ряде источников никого не смущало ожидание потребления нефти в мире до 106,2 млн бр/сут при фактической заявляемой общей ее добыче в 74 млн после ужесточения американских санкций против Ирана, исключения, в результате американской оккупации месторождений, добычи в Сирии, деградации добычи в Ливии и снижения добычи в Венесуэле.
Да при этих вводных нефть должна была взлететь чуть ли не за 200, но она почему-то продолжала падать. Лишь слегка притормозив после появления ОПЕК+ в середине 2016. То есть рынок уже в открытую вел себя как классическая финансовая пирамида на финальном этапе существования. Внешне она еще огромна, в публичной отчетности она продолжает показывать рост оборотов и другие положительные цифры, но внутри деньги на самом деле уже заканчиваются и дело идет к крушению.
Эпидемия коронавируса в начале 2020 года лишь чуть-чуть сломала темпы перекладывания «непоняток» между разными карманами. Если длительное время раньше видимость хорошего оборота удавалось поддерживать за счет разницы по времени закрытия спроса одних потребителей и его появления у других, то теперь большинство из них пропали разом, игнорировать несоответствие цифр стало невозможно физически.
С одной стороны, полностью непонятным наконец оказался объем предложения. Упала добыча в Венесуэле (3% мирового предложения на 2018 год), почти полностью она остановилась в Канаде (4% мирового предложения), вдвое снизил экспорт Иран (с 7 до 4%).
Оказалось, козыряя добычей в 9,8 млн барр/сутки (якобы 16% мирового экспорта), по факту КСА добывали всего 7,8 млн барр/сутки, из которых 3,2 млн еще и расходовали для внутренних нужд. А ведущие источники, вроде Bloomberg, продолжают писать прогнозы, правда, уже негативные, по-прежнему отталкиваясь от ранее называемой совокупной добычи в 99–100 млн барр/сутки.
С другой стороны, внезапно и сильно упал объем спроса. Точной цифры пока нет, и появится она не раньше середины года. Но примерные масштабы катастрофы можно оценить уже.
За первый квартал 2020 Китай потерял не меньше 1,5% ВВП. И потеряет еще из-за крушения двух его основных рынков сбыта — закрывшейся на карантин Европы и захлебывающихся в эпидемии США. Объем морских грузоперевозок к настоящему моменту сократился на 10,2%, а авиационное сообщение снизилось вдвое.
Значит и спрос на нефть там просядет. Ориентировочно на 1,5–2 млн барр/сутки. Сейчас это маскируется расширением ее закупок по удачным низким ценам в запас, но к настоящему моменту в резервах КНР ее накоплено на 80–85 суток и объемы для хранения приближаются к исчерпанию. Следовательно, при любом движении цен, особенно вверх, Китай практически на квартал выпадет из рынка, что сократит спрос еще сильнее. Вероятно, даже до 4 млн барр/сутки.
В Европе спрос на нефть уже просел на 20%. Многие заводы остановлены. Самолеты почти не летают. Автомобили не ездят. А это 65% в структуре общего потребления нефти.
Плюс треть гражданского флота либо просто стоит на приколе, как туристические лайнеры, либо стоит в портах в ожидании разгрузки или погрузки, сильно замедлившейся или вовсе прекратившейся из-за эпидемии, либо, как танкеры, используется в качестве временных хранилищ излишков нефти. Та же Саудовская Аравия под это дело задействовала свыше 22 танкеров.
Еще сложнее в понимании ситуация в США. С одной стороны, там сохраняется переизбыток нефти. Ею залиты все доступные хранилища. Правительство с апреля разрешило использовать свободные емкости госрезерва. Но, с другой, там тоже вводится карантин и разные прочие ограничения, по смыслу аналогичные европейским. По оценкам американских экспертов, деловая активность в США уже упала на 18% и к середине мая может опуститься до 25–30%.
Прочие страны, даже не очень существенно затронутые непосредственно эпидемией, вроде Польши, Прибалтики, Ближнего Востока, Южной и Центральной Америки, Мексики и африканского континента, будучи по сути лишь передаточными звеньями останавливающегося глобального экономического механизма, спрос на топливо сокращают тоже. Просто еще не очень понимая, в какие величины снижение выльется в итоге.
Следовательно, в целом, даже если признавать хоть сколько-нибудь достоверными цифры ВР по потреблению в 88 млн барр/сутки, текущий фактический уровень спроса можно смело принимать за 75–72 млн. По крайней мере до прохождения пика эпидемии в основных регионах и начала восстановления там прежней хозяйственной деятельности.
Что ожидается не раньше июня-июля, если вообще не августа, а в США так и вообще до весны следующего года. Может получиться так, что в целом по году суточная цифра опустится даже ниже 70 млн барр/сутки.
Сложно сказать, такие ли цифры и прогнозы были в руках российской делегации на последнем заседании ОПЕК+, но лично я более чем уверен, что общая тенденция происходящего понималась уже тогда.
Согласие РФ продолжить Соглашение на прежних условиях имело характер оттянуть крушение рынка хоть на сколько-нибудь, чтобы успеть добрать еще чуть-чуть денег, которые очень понадобятся, как это видно сейчас, для борьбы с самой эпидемией и купирования ее негативных последствий для экономики.
Однако столкнувшись с очевидным нежеланием саудитов «дружно грести в одной лодке» и откровенным стремлением США использовать происходящее только к своей пользе, Россия поступила в соответствии с известными словами Владимира Путина. Если драка неизбежна, бить надо первым. Как сейчас очевидно, даже сохранись ОПЕК+ в прежнем виде, рынок нефти по изложенным выше причинам рухнул бы все равно. Только не в середине марта, а двумя неделями позднее.
Как события пойдут дальше, сейчас зависит от четырех факторов: от темпов преодоления острой фазы эпидемии, от масштаба крушения основных нефтедобывающих стран, от степени сохранности системы долгосрочных контрактов, и от способности производителей пойти на решительное согласованное снижение добычи, которое они еще и будут потом хотя бы достаточно честно выполнять.
Первый и третий факторы между собой связаны непосредственно. Эксперт Борис Марцинкевич справедливо указывает, что вся нынешняя свистопляска с котировками связана исключительно с краткосрочной биржевой торговлей мелкими партиями нефти, основанной на слухах и максимально подверженной панике.
Тогда как примерно 70% объемов поставляются крупным потребителям по долгосрочным контрактам, от мгновенной волатильности зависящим слабо. Это стабилизирует рынок, но в то же время ставит его в зависимость от масштаба экономических последствий карантина из-за COVID-19.
Если Европа, с нашей, китайской и кубинской помощью, сумеет преодолеть кризис относительно быстро и, хотя бы в начале лета, задавив эпидемию, начнет возвращаться к нормальной жизни, то базовые производства сохранят работоспособность, а значит, и спрос на нефть. Его объем, конечно, просядет, но контрактные цены пострадают незначительно. Да, это будет не по 65 за бочку, но возврат к уровням 40–45 долларов за баррель Brent, скорее всего, вероятен.
Если эпидемия в Европе затянется дольше, то система долгосрочных контрактов окажется под угрозой из-за ненужности нефти крупным покупателям. Тогда следует ожидать как дальнейшего сокращения объемов спроса, так и сжатия цены к отметкам в 35–36 долларов за баррель Brent.
Конечно, свое влияние на баланс окажет выбывание крупных производителей из-за финансовых и экономических проблем. Сейчас это не менее туманный фактор, чем сроки победы над коронавирусом. Причем сланцевая добыча в США тут имеет слабое значение.
Кризис там лишь ускоряет процедуру консолидации рынка в руках трех крупнейших американских нефтяных ТНК: Exxon Mobil, Chevron и Amoco. По мере разорения мелких и средних, вроде Whiting Petroleum, компаний, отрасль утилизирует львиную долю накопленных долгов (коих набралось до 800 млрд долл. прямых и до 2,2 трлн синдицированных) и тем самым снизит уровень безубыточности добычи в сланцах до 30–35 долларов за баррель.
Другой вопрос, что консолидация еще сопряжена с выкупом лишь самых подходящих под этот уровень участков, количество которых оценивается в 5–9% от их общего количества. Так что начиная с зимы совокупный объем сланцевой добычи в США неизбежно начнет сокращаться примерно на те самые 4–6 млн барр/сутки, на которые он вырос в результате «сланцевой революции».
Стало быть, в ближайшие 5–6 месяцев определяющим окажется масштаб выбытия Канады (вероятно, полное), Бразилии (частичное), Кувейта (частичное) и Ирака (пока слабо прогнозируемое). Но в первую очередь — саудитов, по факту выдающих на рынок около 5 млн барр/сутки. Эр-Рияд потому и сменил риторику с агрессивной самостоятельной на клич о восстановлении ОПЕК+, что ему сейчас приходится хуже всех.
Они объявляли о неизбежности урезания бюджета страны на 20% при цене в 65 долларов. Насколько его придется урезать еще при нынешней котировке Brent в 34,8 доллара — можно лишь предполагать. Но, думаю, не сильно ошибусь, если еще, как минимум, на 30%.
И это в условиях, когда за прошедшие три года в Королевстве были подавлены три крупные попытки государственного переворота. Сумеет ли Эр-Рияд в таких условиях хотя бы сохранить нынешний объем добычи — вопрос более чем интересный. А уж в свете продолжающейся, дорогой и неудачной, войны в Йемене — особенно.
В этом контексте планы США на Новый Ближний Восток, когда КСА распадается на несколько стран, что отвечает и интересам России, — вполне можно считать реализуемыми.
Как бы это ни показалось странным, но последний фактор — готовность мировых производителей пересобрать новый Картель, так сказать, расширенного состава — на данном этапе имеет наименьшее значение.
Хотя бы потому, что итоговый размер совокупного сокращения добычи останется непонятным еще минимум три месяца. Если не все пять.
Пока все выглядит так, что осетра надо урезать сразу минимум на треть, а это для большинства добывающих стран чрезвычайно болезненно и местами фатально. Ну не желают те же саудиты с прочими монархиями Залива из дорогих золоченых спорткаров опять пересаживаться на верблюдов и перебираться жить в шерстяные шатры.
Да и в США центральная власть банально не располагает действенными инструментами для директивного сокращения объемов добычи у совершенно частных рыночных компаний. Особенно у таких монстров, как Exxon Mobil или Chevron. И уж точно не за 9 месяцев до президентских выборов в США. А без них с кем и о чем сейчас можно договариваться вообще?
Тогда зачем президент России Владимир Путин на днях сказал про необходимость снижения добычи всеми на 10 барр/сутки? Затем, что любые процессы сначала должны дозреть, а дозреваемым нужно хотя бы вчерне понимать — к чему готовиться.
Объективно, по естественным причинам в ближайшие три месяца объем экспорта нефти у России, если изменится, то не сильно. Кризис даже способствует расширению поставок в Китай, где российская нефть, вместе с логистикой, оказывается выгоднее ближневосточной или американской.
Сейчас мы в основном теряем только из-за низкой цены, да и то, не вообще, а лишь за пределами объемов долгосрочных контрактов. Это неприятно, особенно в свете роста масштаба эпидемии в стране, но в системном смысле на короткой дистанции терпимо. А с возвратом цен выше отметки в 38–40 долларов положение так и вообще окажется почти комфортным.
Тогда как у остальных этот период имеет все шансы оказаться заметно ужаснее наших 90-ых.
Особенно в свете инициативы американской нефтянки добиться от правительства введения жестких санкций против России и Саудовской Аравии (!) для защиты нефтедобывающей отрасли США. И ведь, в свете специфики предвыборного момента, у них это очень даже может прокатить.
Что еще нагляднее покажет некоторым «серьезным игрокам» и большинству прочих участников очевидность простой мысли. Если не собраться в кучу под знаменем кого-то достаточно сильного для противостояния с Америкой, то очень скоро можно будет начинать искать место на кладбище.
Но для прохождения пяти стадий неизбежного требуется время. Пока все они едва подошли к этапу торга. А потом, к концу лета, у них еще будет депрессия. И только осенью начнется принятие новых правил, которые, в сущности, достаточно просты. Ближайший относительно стабильный баланс спроса и предложения находится в районе 70 или возможно даже 60 млн баррелей в сутки. Даже если фактическое нынешнее предложение составляет не 99 млн бр/сут, а меньше, скажем, около 90, то все равно нужно будем скинуть треть.
Да, это много. И, да, это не на всех равномерно. Благодаря доминированию в структуре сбыта доли долгосрочных контрактов в этой части Россия согласится сократить немного. А вот заигравшемуся в рыночную стихию большинству придется заплатить больше прочих. Но это все равно без вариантов.
И даже потом, от равновесного уровня, чтобы исчерпать накопленный в хранилищах избыток запасов, потребуется продолжительное время выставлять на прилавок нефти примерно на 10 млн барр/сутки ниже спроса. Но эту цифру в новом Картеле уже будут делить по справедливости на всех.
А все ради того, чтобы потом, после перезагрузки рынка, нефть долгое время была по 42–45, а не по 32–36 долларов за бочку.
Понятно, что все сказанное пока по большей части носит характер допущений и предположений. Даже масштабы фактических сокращений можно будет начинать внятно оценивать не раньше выхода полной статистики хотя бы за первый квартал 2020 года, что случится не раньше конца апреля — середины мая. А ожидать осязаемые результаты усилий по борьбе с эпидемией раньше конца мая так вообще наивно. Однако в целом общая картина на данный момент выглядит именно так.
Вернуться назад