В СССР дату начала Великой Отечественной войны долгое время было принято обходить вниманием. Быть может из-за того, чтобы не бросать тень на предшествующий ей День Победы, или еще по каким-то другим причинам. И лишь относительно недавно — в 1996 году она получила официальное признание, став Днем памяти и скорби.
Довольно модное в последнее время придумывание и утверждение новых исторических дат — тренд неоднозначный. Любое трактование истории - от лукавого. День памяти и скорби — исключение из этого правила. Сразу для нескольких поколений 22 июня стало водоразделом всей жизни (кому довелось ее сохранить), и об этом сегодня просто нельзя не помнить и нельзя не скорбить.
К этому дню мы попытались восстановить атмосферу начала войны, пропустив через себя чувства и мысли тех, кто прошел через это адское горнило. Мы обратились к воспоминаниям тех, кто прошел его не с оружием в руках, а находясь в тылу, или оккупации, не имея порой представления о том, что происходит вокруг, что ждет его самого, его близких и его страну, и существует ли она вообще.
22 июня
Реакция на события этого дня крайне важна для каждого, кто хотел бы понять, что чувствовали люди, узнавшие о начале войны и как их сознание заполнялось ощущением того, что прежнего мира, который был вокруг еще вчера, сегодня уже больше нет.
Трудящиеся Ленинграда слушают сообщение о нападении фашистской Германии на Советский Союз.
© Борис Лосин/РИА Новости
Фаина Легуенко: «В воскресенье в Краснодаре с самого утра ходили слухи, что в 12 часов будет какое-то важное правительственное заявление. Конечно, многие о чем-то догадывались, но никто не хотел верить в худшее. В 12 часов Молотов выступил по радио и сказал, что началась война…».
В 12 часов дня министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов действительно выступил с обращением к народу, поделившим жизнь более чем двух сотен миллионов человек на «до» и «после». Для многих это «после» оказалось совсем недолгим.
Граждане и гражданки Советского Союза, — обратился Молотов к народу. — Советское правительство и его глава тов. Сталин поручили мне сделать следующее заявление: Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города….
Клавдия Базилевич, встретившая начало войны ребенком:
Когда по радио объявили о войне, мне стало плохо. Соседка сказала маме: „Посмотри на Клаву, она побледнела вся!“ За ужином все молчали. Эта ночь стала последней, когда я спокойно спала, потому что назавтра нас стали бомбить.
Растерянность, тревога и обреченность — одни из основных ощущений, захвативших людей 22 июня.
Вспоминает Лидия Шаблова, которой в июне 41-го было 15 лет:
Мы драли дранку во дворе, чтобы покрыть крышу. Окно кухни было открыто, и мы услышали, как по радио объявили, что началась война. Отец замер. У него опустились руки: „Крышу, видимо, уже не доделаем…“ С этого дня мы каждую ночь ждали повестки. Отца забрали в октябре.
Мобилизация. Новобранцы. Москва, 23 июня 1941 года.
© Анатолий Гаранин/РИА Новости
Конечно, многие вспоминают и о патриотическом подъеме, охватившем людей с объявлением о начале войны. Было и такое. Массированная пропагандистская накачка в духе, что враг будет побежден малой кровью и на его территории не прошла даром. По словам современников, в июне 41-го хватало желающих отправиться на войну за острыми ощущениями и скорой победой. Впрочем, закончилось это достаточно быстро. Тысячи людей уходили на фронт добровольцами и в последующее время, но при этом, они руководствовались уже совсем другими побуждениями.
ЭвакуацияНападение фашистской Германии на СССР стало причиной одного из самых масштабных миграций за всю историю человечества. Миллионы людей сорвались с обжитых мест и устремились на Восток. Ими двигал страх остаться на территории захваченной врагом. Иллюзии, что немцы — цивилизованные люди, которые не станут чинить произвол на занятых территориях, не было практически ни у кого. Сегодня смело можно сказать, что это понимание спасло жизни сотням тысяч, если не миллионам советских граждан. Оставшиеся или оставленные на оккупированных территориях массово уничтожались фашистами, отправлялись на принудительные работы в Германию, или просто умирали от голода.
Эвакуация была разной и с разной степенью участия государства. Кто-то пытался отправиться в восточные регионы страны «своим ходом», или хотя бы отправить туда своих родных и близких; кто-то (преимущественно женщины и дети) был вывезен централизованно; кто-то с семьями или без, последовал на Восток вместе с вывозимыми туда промышленными предприятиями. Была и так называемая внутренняя эвакуация, о чем мы расскажем несколько позже.
Эвакуация населения Ленинграда. На станции Борисова Грива в ожидании погрузки на машины. 1942 г.
© expositions.nlr.ru
Вспоминает литератор Мария Белкина, эвакуированная из Москвы в 41-м:
Уезжали актеры, писатели, киношники: Эйзенштейн, Пудовкин, Любовь Орлова… Все пробегали мимо, торопились, кто-то плакал, то кого-то искал, кого-то окликал… Подкатывали шикарные лаковые лимузины с иностранными флажками — дипломатический корпус покидал Москву. И кто-то из знакомых на ходу успел мне шепнуть: правительство эвакуируется, Калинина видели в вагоне!.. А я стояла под мокрым, липким снегом, который все сыпал и сыпал, застилая все густой пеленой, закрывая от меня последнее видение живой Москвы. Стояла в луже в промокших башмачках, в тяжелой намокшей шубе, держа на руках месячного сына, завернутого в белую козью шкурку, стояла в полном оцепенении, отупении, посреди горы наваленных на тротуаре чьих-то чужих и своих чемоданов…
Во все времена война являлась лакмусовой бумажкой, проявляющей людей, и вытаскивающей на поверхность их истинные сущности. Порой, и не особо приглядные.
Когда немец подошел к Краснодару, эвакуация превратилась в панику, — вспоминала Фаина Легуенко. — Машин и вагонов для вывоза людей не хватало. При этом, дико было смотреть на „начальников“ вывозивших имущество вплоть до горшков с фикусами целыми грузовиками.
Цену последствиям этого жители Краснодара узнают позже, когда занявшие город фашисты приступят к массовому истреблению его гражданского населения.
Многие из тех, кто не успел или не смог покинуть города перед приходом фашистов устремились в т. н. внутреннюю эвакуацию — в деревни и села. Расчет был достаточно прост: в городе, тем более, если он захвачен противником нет ни достаточных возможностей прокормиться, ни рабочих мест. Трудиться на фашистов хотели далеко не все, равно как и рисковать быть отправленными на работы в Германию. В деревне, особенно расположенной в глуши, было меньше шансов столкнуться с фашистами и больше возможностей найти пропитание.
Обоз с продовольствием, собранный колхозниками Ярославской области для фронтовиков.
© Самарий Гурарий/РИА Новости
Надо признать, что сами жители деревень далеко не всегда были рады «кочующим» между селами горожанам.
Вспоминает Полина Черная:
Мы шли из Днепропетровска в деревню, чтобы поменять вещи на еду. В одном из дворов мы спросили: что вам нужно из вещей, мы можем вам принести. Принесите нам колючей проволоки, чтобы отгородиться от вас навсегда, ответили из дома».
Понять такую реакцию можно, так как жизнь в деревне была тоже не сахар и менять продукты на вещи очередным пришлым горожанам готовы были далеко не все.
ОккупацияПожалуй, здесь мы подходим к самой страшной странице в истории Великой Отечественной. Миллионы советских граждан оказавшихся на захваченных врагом территориях столкнулись с чудовищными репрессиями со стороны захватчиков и предателей из бывших советских граждан, а также голодом, холодом и безработицей.
Жили в основном только тем, что меняли и продавали накопленные до войны вещи, — вспоминала Фаина Легуенко. — Эвакуироваться нам не удалось, у меня на руках оставался маленький ребенок, которому постоянно нужно было покупать молоко. Сестра, до оккупации работала в военной конторе, и ее приходилось прятать от немцев. Ходить менять вещи на базар было очень опасно, но другого способа прокормиться не было. Немцы и полицаи там регулярно устраивали облавы. Хватали всех без разбору. Того, кто попадал в облаву, обычно больше уже никто не видел. Людей загоняли в „душегубки“ — крытые машины, выхлопная труба в которых была выведена в будку, в которую набивались люди. Полчаса в этой будке и человек — труп. На моей памяти спастись удалось только одному старому химику, который почувствовав газ помочился в носовой платок и дышал через него пока не потерял сознание. Полицаи приняли его за мертвого и выбросили в канаву вместе с остальными. Ночью он пришел в себя и выбрался из ямы. Потом, когда пришли наши, этот человек выступал на суде и давал показания на полицаев.
В оккупированных деревнях фашисты обязывали население носить на шее бирки с названием деревни, где они живут.
© Николай Новак/РИА Новости
В рассказах об ужасах оккупации и зверствах фашистов иногда проскальзывают и светлые пятна, хотя они и достаточно редки. Фаина не любила вспоминать историю, когда ее жизнь действительно повисла на волоске, когда она сама попала в облаву. Ее в свое время рассказала сестра Фаины - Ульяна, со слов свидетелей.
На базаре полицаи согнали людей в круг и уже приготовили к погрузке в «душегубки». Оказавшись в кругу смерти, Фаина не думала о себе, понимая, что ее ребенок (отец автора этих строк) уже фактически остался без матери, бросилась на прорыв. Прижимая к груди бутылку с молоком, она накинулась на стоящего в оцеплении немецкого солдата. Находившийся рядом полицай вскинул винтовку, казалось, развязка неминуема. И тут произошло чудо — немец махнул в сторону полицая рукой, приказав опустить оружие (полицаи беспрекословно подчинялись солдатам вермахта), и на мгновенья сам упал на землю, освобождая путь пленнице. Фаина бежала прочь со всех ног, ожидая неминуемого выстрела в спину. Но его не последовало…
После освобождения Краснодара войсками Красной Армии зимой 43-го года, в городе был организован судебный процесс над предателями-палачами. Большинство из них было повешено на одной из площадей города.
Машины подвозили людей к виселицам, мы смотрели на них без всякого сожаления. В одном из них я узнала человека, которого сама несколько раз видела за рулем „машины-душегубки“, — рассказывала Фаина.
Вместо эпилога
В России нет, наверное, ни одной семьи, которую, так или иначе, не затронула эта война. Поэтому, день 22 июня является хорошим поводом для каждого заглянуть в свое прошлое и прошлое своей семьи, и почувствовать связь с чем-то общим, большим и целым, что все мы называем историей. Историей своей страны, состоящей из маленьких и больших историй живших и ныне живших поколений.