Ныне каждый в стране знает Сергокалу, Где родился герой в предначертанный день, Чтобы множить добро и противиться злу; Внешне был он, как все, но вот духом - кремень.
Хладнокровно смотрел своей смерти в лицо, Не позволив подмять офицерскую честь. Возгордился народ земляком-храбрецом, Но поникшую мать обожгла эта весть.
Не до гордости ей, если сын убиен: Сердце рвется в груди, и стенает душа, И питается плач скорбным сумраком стен, Словно воздух поит без конца черемша.
Причитает она, безутешная мать, Как убийца посмел ее сына казнить - Не волчица ж его родила убивать, Он же пил молоко из груди, а не сыть.
«Отчего он таким кровожадным вдруг стал? Если корни одни, если вера одна, Почему же он так зверски в брата стрелял?»,- Вопрошает в слезах Всеблагого она.
Ей не радостны дни, да и ночи – не вред, Словно в трансе живет от зари до зари, Оживляясь на скрип: «Это ты, Магомед?»,- Но в ответ за окном промолчат купыри.
Поседевшая прядь и безжизненный взгляд, Пустота все плотней наполняет судьбу… Но ей внуки собой говорят: «Кумсият, Отмени, отмени на улыбки табу.
Перестань горевать, улыбнись, хала неш*, Наш отец не любил, когда грустная ты; Не заделать ничем эту скорбную брешь, Но во имя отца будем строить мечты».
Понимает она, продолжается жизнь, Надо внуков растить и заботой объять, Чтобы не было в доме проклятой межи Между прошлым и тем, что нет воли приять.
И встает Кумсият с виртуальных колен, И, поправив платок, произносит зарок: «Не поверю, что жизнь превращается в тлен. Буду жить, чтобы жил в моем сердце сынок».
