К итогам 6-го раунда переговоров по межсирийскому урегулированию в Астане.

– На минувшей неделе в столице Казахстана был сделан ещё один, пусть не самый успешный, но заведомо конструктивный шаг на пути к миру в Сирии. Однако, комментируя итоги переговоров в Астане, такие российские специалисты, как Сергей Бабурин, ныне возглавляющий Комитет солидарности с народами Сирии и Ливии, старший научный сотрудник НИУ ВШЭ Леонид Исаев и военный эксперт, заместитель директора Института стран СНГ Владимир Евсеев предпочитают избегать необоснованного оптимизма.

Скандально известная формула Троцкого сейчас неплохо подходит для оценки переговорных процессов по Сирии. В том числе и того, о чём говорят в Астане. Дело в том, что пока там не идёт речи даже о том, чтобы достичь первых договорённостей по всему пакету документов. Впрочем, при этом представители трёх стран-гарантов – России, Ирана и Турции, а также делегаты от сирийского правительства и оппозиции серьёзно продвинулись по едва ли не самому сложному вопросу - создания зон деэскалации, их границам и мониторингу. Есть серьёзный прогресс и по гуманитарным вопросам – запущен процесс создания рабочей группы по освобождению заложников и пленных, передаче тел погибших и поиску пропавших без вести.

В целом очень заметно, что в отношении какой-либо «конкретики» переговоры в Астане заметно опережают Женевские, в которых задействовано куда больше участников, в том числе и от «великих держав», прежде всего – США. И это при том, что большинство из того, о чём удалось договориться в Астане, нередко вообще неизвестно никому кроме тех, кто достиг тех или иных договорённостей. И дело тут зачастую даже не в пресловутой «секретной дипломатии», просто очень многие конкретные решения с точки зрения тех же масс-медиа выгладят «мелкими и незначительными».

Показательно, что вообще-то договорённости в формате Астаны вообще расцениваются многими западными специалистами как более локальные в сравнении с Женевскими. Однако те же эксперты, хотя обычно только через СМИ, сами признают, что «Женева откровенно утопает в бюрократии» и попытках участников хоть как-то «разъяснить друг другу свои позиции». Слишком уж много трудностей здесь носят сугубо процессуальный характер.

Сергей Бабурин, только что побывавший в Сирии, отметил, что среди населения страны, причём вне зависимости от того, на чьей стороне эти люди, уже не царит тот безнадёжный пессимизм, который был характерен всего несколько месяцев назад. Многие увидели наконец-то свет в конце тоннеля. В столице страны, по свидетельству политика, стало намного меньше блокпостов, не слышно стрельбы, хотя откровенно провокационные обстрелы, как это случилось во время промышленной выставки, всё ещё имеют место. Очень многие здесь, в том числе и из числа оппозиционеров, признают, что без вмешательства России единая Сирия была фактически обречена.

Отнюдь не случайно многих в Сирии так беспокоят периодические претензии некоторых военных или политиков из США и Турции, и даже из Ирана, на то, чтобы «столбить за собой» те или иные сирийские территории. Между тем только российские военные находятся в Сирии на законных основаниях – в соответствии с просьбой президента Асада и правительства страны. В то же время 25-тысячный контингент турецких войск, как и американские, а также иранские и иорданские подразделения фактически просто вторглись на территории, охваченные войной, под разными, как правило, вполне благовидными, предлогами.

Тем не менее, даже на пороге победы в Сирии мало кто впадает в эйфорию, но никто и не ждёт, что военный успех даст кому-либо право забыть о самой необходимости договариваться. Причём договариваться так же, как сейчас здесь всё ещё продолжают воевать – по принципу «все со всеми». Однако, при этом сейчас уже всеми делается обоснованное жёсткое исключение для террористических группировок, таких как ИГИЛ и Джабхад-ан-Нусра (запрещены в России).

Эксперты вынуждены признавать, что в ходе создания зон деэскалациини ни в коем случае нельзя допускать превращения их в своеобразные отстойные площадки, которые могли бы быть использованы террористами для реорганизации и перегруппировки сил. К тому же сам процесс создания зон деэскалации, которых на данный момент из намеченных шести получается всего четыре, вызывает опасения как у многих представителей легальной власти, так и в рядах оппозиции. И тех, и других, как выясняется, беспокоит угроза территориальной целостности страны. Когда-то появившиеся идеи о федерализации сейчас рассматриваются с тех же позиций, а максимальным ответом на претензии курдского национального меньшинства, судя по всему, может быть культурная автономия.

К сожалению, всё более вероятное, причём успешное для существующей власти в Сирии военное решение нынешнего кризиса не обещает этой стране реально мирного развития. По крайней мере, в ближайшем будущем. Даже ликвидация на сирийской территории обеих крупнейших террористических сил – ИГИЛ и Джабхад-ан-Нусры, не избавит страну полностью от множества потенциальных очагов напряжённости. Тем более, что в реальности эта «ликвидация» означает не что иное, как вытеснение террористов за границы подконтрольных власти территорий.  

Ущерб, который нанесён народному хозяйству Сирии за годы войны, оценивается экспертами как минимум в 200 миллиардов долларов. Понятно, что при нынешнем 5-миллиардном бюджете, которым располагает правительство Сирии, рассчитывать на возрождение экономики страны в обозримом будущем без помощи извне не приходится. Пока, увы, речь идёт только о выживании.

Не потому ли экспертов сейчас очень смущает и даже возмущает откровенно пассивная позиция российского бизнеса в отношении перспектив продвижения в Сирию. Так, Сергей Бабурин был неприятно удивлён тем, как была представлена Россия на недавней промышленной выставке в Дамаске, ставшей настоящим праздником для местного населения. Это были всего два российских предприятия, а площадь всей их экспозиции составила скромные 50 кв. м из общих нескольких десятков тысяч. Бабурин не исключает, что на пассивность бизнеса могли повлиять исключительно негативные сообщения и комментарии по ситуации в Сирии в СМИ. При этом его удивляет и тот факт, что именно Россия стал первой, кто выразил готовность перевести процессы, происходящие в Сирии, из военной плоскости уже не только и не столько в политическую, сколько в экономическую.