Год спустя: насколько «церковная миссия» освоила язык современных людей?
Понимая под «современностью» не скатывание в пустую болтовню обо всем на свете, и, тем самым, ровно ни о чем (чем особо остро страдают социальные сети), а имея в виду человеческую развитость, а, значит, повышенную требовательность к качеству аргументации этой предполагаемой «миссии»
Игорь Бекшаев, 29 Апреля 2016, 09:22 — REGNUM Прошел ровно год с того времени, как на заседании Высшего церковного совета патриарх Кирилл предложил обратиться к теме духовного образования, связав ее с вопросом присутствия Церкви в социальных сетях: «Жизнь современного человека во многом сосредоточена в социальных сетях, которые для некоторых становятся универсальным, но далеко не самым достоверным источником информации. Социальные сети — это ведь тоже обширное поле деятельности, и информационный, миссионерский, молодежный отделы предпринимают определенные усилия, чтобы язык социальных медиа стал рабочим языком для церковной миссии. Мы не имеем права не быть там, где есть или может быть наша паства, а наша паства сегодня представлена, в том числе, и в социальных сетях, причем самая активная часть нашей паствы. И если у нас вызывает неудовлетворение реакция паствы на какие-то события, в том числе церковной жизни, то возникает вопрос: а что мы сделали для того, чтобы не было этой реакции? Насколько мы активны в разъяснении позиции Церкви? Насколько мы активны в участии в обсуждении актуальных проблем?»Вопрос можно повторить и сейчас, спустя год — что сделано? Насколько активны? Насколько «церковная миссия» освоила — пусть не язык социальных сетей, который лучше бы и не осваивать — а, в первую очередь, язык современных людей? Понимая под «современностью» не скатывание в пустую болтовню обо всем на свете, и, тем самым, ровно ни о чем (чем особо остро страдают социальные сети), а имея в виду человеческую развитость, а, значит, повышенную требовательность к качеству аргументации этой предполагаемой «миссии». Ответ на этот вопрос будет, кажется, однозначным. За год в этом смысле ничего не изменилось, качественной аргументации не прибавилось ни в социальных сетях, ни вообще в медиа-пространстве. Из положительного, разве что, можно отметить лишь то, что чуток меньше стало произноситься разных «шокирующих» глупостей, то есть некачественной информации стало вроде меньше. Уметь молчать, когда нечего сказать, однозначно лучше, чем нести всякий вздор. Тогда, год назад, среди прочего, патриарх сказал следующее: «В наше время распространяется миф о мракобесии религиозных людей, - мол, должен быть научно обоснованный, единственно правильный взгляд на мир, и все, - посетовал святейший владыка. - Когда-то нас учили, что единственно правильный научный взгляд - марксистско-ленинский, теперь это уточнение опускается, но чаще всего при этом в качестве идеологической доминанты сохраняется отрицание присутствия сверхчувственного мира. Вот и получается, будто единственным научно обоснованным является атеистический взгляд на мир - снова наступаем на те же самые грабли, хоть и используем другую фразеологию». И здесь, в этих словах, как кажется, и раскрывается системная ошибка, блокирующая хотя бы какую возможность духовному образованию выйти на удовлетворительный уровень, да и вообще отсекающая всякую возможность начать говорить развитым языком с развитыми людьми.Объяснение «присутствия сверхчувственного мира» никаким образом не должно (просим прощения за тавтологию) присутствовать в списке миссионерских задач. Никак. «Объяснять», что мир состоит «из двух частей», чувственного и сверхчувственного, это значит прямо вести паству в помянутое мракобесие безо всякого «мифа» об этом ее готовящемся состоянии. «Миссионер» при такой установке представляет свою аудиторию следующим образом — перед ним море закоренелых атеистов, которым сперва надо привить мысль о «сверхчувственном мире», а после объяснить, что православие про этот мир знает абсолютно все. Для начала он сразу подгребает уже готовых мракобесов, которые и без того о «сверхчувственном» догадываются, но еще не примкнули по каким-то причинам к какой-либо секте. Данная аудитория обычно удовлетворяется «свидетельствами» с того свету, и это им в изобилии дается, естественно в книжном варианте. Чего-чего, а про «свидетельства» в православии книг больше, чем у всех сект вместе взятых. Дальше все эти «свидетельства» подпитываются «в реальной жизни», они, конечно, не столь мощные, как в книгах, но, по рассказам очевидцев, имеют место и самым распространенным видом «свидетельства» является испытанная «благодать». Одним словом, все «миссионерство» переведено в область чувств и там оно, собственно, и застревает, потому что таким людям ничего, кроме этих своих личных ощущений, уже и не надо. Какое качественное духовное образование может здесь иметь место — непонятно. Если такой миссионер появится в социальных сетях, то и там он будет делать то же самое, что и всегда: рассказывать об испытанной им «благодати» при посещении какого-то «особо намоленного места». На такую «миссию» клюнут две-три чувственные особы, отметят, что тоже такое испытывали, но в другом намоленном месте. То есть начнется молотьба языком по всем правилам социальных сетей без всякой даже адаптации. Священники, кстати, социальные сети освоили сразу, чуть не в первых рядах, говорили то же самое, про «сверхчувственный мир», собрали, естественно, ту паству, которую и могли собрать, и, как говорят рыбаки, место стало выловленным. Языком социальных сетей тут ловить больше нечего уже последние лет пять и осваивать уже совершенно нечего.Так что если Церкви еще есть чего сказать, кроме того, что у нее чудеса творятся, то язык надо менять давно с «социального-сетевого» (повторимся — этот уже давно освоен и им вся миссионерская поляна выжжена, как напалмом) на развитый, умный. А вот с этим пока проблема. Пока мы видим, что благие пожелания у Церкви «уходят в историю» и там, в прошлом, и остаются лежать, никак не реализуются и даже не имеют механизмов реализации. Такое впечатление, что говорится все это просто «для галочки». Самим себе вслух посетовать, «что не все у нас хорошо еще». И тотчас забыть об этом. А потом так же ненароком вспомнить, что еще не очень хорошо, и снова забыть. И от такой помянутой забывчивости уж лучше точно не становится
Вернуться назад