Катынь могла быть местью за гибель тысяч красноармейцев
Словосочетание «концентрационный лагерь» обычно связывают со Второй мировой войной, нацистской Германией и Польшей, где находились самые мрачные из них. Белжец, Собибор, Треблинка, Биркенау-Аушвиц, Травники, Майданек, Хелмно — эти названия стали неотъемлемой частью хроник Холокоста. Миллионы изможденных, замученных людей, умерших то голода, холода, болезней и ядовитых газов.
Между тем, первые концлагеря создавали отнюдь не немцы, а испанцы и англичане. Первые сгоняли мирное население в campos de concentracion в ходе войны за независимость Кубы (1895–1898), вторые — в ходе англо-бурской войны (1899–1902). По приказу лорда Китченера семьи буров — белых фермеров в Южной Африке — сгоняли в бараки. В основном женщин и детей. Целью было лишить бурских партизан снабжения и поддержки местного населения.
Во время Первой мировой эту практику переняли поляки.
Польское слово ‘niewola' в переводе не нуждается. В польском плену в 1919—1922 годах оказались не менее 206 тысяч красноармейцев. Большую часть из них заключили в концлагеря.
Примечательно, что пока в Польше заправляли немцы (1915–1918), ситуация была сравнительно приемлемой: соблюдались положения гаагской Конвенции «О законах и обычаях войны». Так, в немецком лагере военнопленных в Стшалково за три года войны умерли 506 человек. Заключенных исправно кормили, несмотря на то, что в самой Германии был голод.
Когда в мае 1919 года власть в свои руки взяли поляки, ситуация изменилась. К 1921 году в польских концлагерях умерли, по самым скромным подсчетам, 9 тысяч плененных красноармейцев. В современной польской историографии принято связывать массовую гибель советских заключенных с эпидемией тифа.
«Условия содержания практически везде не соответствовали требованиям нормативных документов военного министерства, изданных в 1919 году, — пишет профессор, доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории южных и западных славян исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова Геннадий Матвеев. — По мнению проверявших лагеря инспекторов и комиссий, наиболее распространенными и часто встречавшимися недостатками были: сырые, плохо отапливаемые, не проветриваемые бараки и полуземлянки, отсутствие сенников и одеял, не говоря уже о постельном белье, недостаточное, плохое и нерегулярное питание, в том числе и вследствие воровства работников лагерных служб, грубое, а временами и жестокое обращение с пленными, нехватка обуви и одежды, низкая пропускная способность бань, прачечных, дезинфекционных установок».
По словам ученого, эти обстоятельства не позволяли «обеспечивать нормальные санитарно-гигиенические условия, отсутствие самых необходимых лекарств при общей нехватке мест в лагерных лазаретах и госпиталях, периодически повторяющиеся эпидемии инфекционных заболеваний, начиная с гриппа и кончая тифом и даже холерой».
«Нередко больные и здоровые пленные содержались вместе, что благоприятствовало возникновению эпидемий», — добавляет профессор.
В октябре 1919 года польский концлагерь в Брест-Литовске посетила комиссия Международного комитета Красного Креста. Вывод наблюдатели сделали более, чем мрачный: «Настоящий некрополь».
Голод, истощение, неприемлемые для проживания условия, соседство больных со здоровыми и как следствие высокая смертность.
Не лучше была ситуация в концлагере в Белостоке. «Вновь то же преступное пренебрежение своими обязанностями всех действующих в лагере органов… Несколько сот человек заплатили за это жизнью и еще несколько сот должны будут погибнуть…», — свидетельствует польский военны врач Хабихт.
Вот как описывала ситуацию в польском плену российско-украинская делегация, отправленная на мирные переговоры в январе 1921 года: «Военнопленные помещены в здания, не предназначенные для жилья.
Нет никакого оснащения, предметов, предназначенных для сна, пленные спят на полу, без матрацев и одеял, в окнах нет стекол, в стенках дыры…, раненые лежали без перевязок по две недели, в ранах заводились червяки, в таких условиях пленные быстро умирали.
Если принять во внимание присутствующую здесь смертность, то в течение 5–6 месяцев все в этом лагере должны умереть».
«Лучше не брать пленных, чем позволять им гибнуть тысячами от голода или заразы», — констатировал польский генерал, начальник Санитарного департамента Гордыньский.
И пленных предпочитали не брать. Об этом свидетельствует в своем дневнике личный секретарь маршала Юзефа Пилсудского Казимиж Свитальский: «Жестокое и безжалостное уничтожение военнопленных нашими солдатами мешало добровольной капитуляции красноармейцев».
Польский историк Марцели Хандельсман, принимавший участие в военных действиях добровольцем, пишет, что «наши комиссаров вообще не брали живьем».
«Командир польского полка собрал всех жителей деревушки и приказал бить проводимых через деревню пленных красноармейцев. Это продолжалось около получаса. После проверки оказалось, что это солдаты 4-го гусарского полка Красной Армии. Несчастных раздели донага, и в ход пошли нагайки. Затем их поставили в канаве и расстреляли так, что у них оторвались некоторые части тела», — вспоминает советский военный Давид Цамциев о расправе в деревне Гричине.
Вот, что пишет о своем пребывании в польском плену с сентября 1920 по декабрь 1921 врач Красной Армии Лазарь Гингин: «У меня отняли всю одежду и обувь, вместо этого дали лохмотья. На станцию вели через деревню. Поляки подбегали, били военнопленных… Конвоиры им не мешали».
Подобных воспоминаний о жестоком обращении с красноармейцами в польском плену хватит на увесистую книгу. Сегодня польское руководство предпочитает не вспоминать об этих фактах, раз за разом требуя покаяния от России за катынское преступление. Некоторые отечественные историки склонны считать Катынский расстрел польских офицеров местью Сталина за поведение поляков в 1919—1921 годах.
Вина советского руководства за Катынь до сих пор не доказана и даже опровергнута постановлением Европейского суда в 2012 году. В то время, как сознательное истребление советских военнопленных в Польше имеет множество доказательств в том числе на уровне Красного Креста. Вопрос только в том, на каком уровне совершалось преступление: на государственном или на уровне начальников концлагерей?
Боевые действия велись на территории современных Белоруссии, Литвы и Украины. Но и перед этими странами Польша извиняться не намерена.
«Если принять за среднестатистическую зафиксированную в письме санитарного департамента министерства военных дел от 18 февраля 1920 г. норму смертности пленных в 7%, то число умерших красноармейцев составило бы порядка 11 тыс. человек. Но достоверно известно, что только в Стшалково и Тухоли умерло более 11,5 тыс. пленных. А пленные умирали и в других лагерях. Следовательно, средний показатель смертности не репрезентативен», — пишет Геннадий Матвеев.
Между тем, современники тех печальных событий из числа поляков, осознавали масштабы трагедии, прямо называя ее злом. Вот, что писал об этом генерал Гордыньский: «Причина зла, и причем существенная, и пусть виновные в этом покаются — это неповоротливость и безразличие, пренебрежение и невыполнение своих прямых обязанностей…».
Сегодня польская сторона предпочитает не распространять документы об участи советских военнопленных в 1919—1921 годах. По имеющимся в открытом доступе данным, российские историки оценивают количество погибших российских, белорусских и украинских узников в польском плену в 50 тысяч человек. Из них порядка 12 тысяч были истреблены до попадания непосредственно в концлагеря. Увы, об этих жертвах в наши дни позабыли не только в Польше, но и в России.
Вернуться назад