Ветеран войны: у нас к Сталину и Жукову особой нежности не было
В моем детстве, которое прошло в городе, переставшим быть Сталинградом всего за восемь лет до того, как туда переехали мои родители (и даже номера на машинах еще начинались с букв СГ), ветеранов войны было настолько много, что участником великой битвы мог оказаться любой мужчина или женщина старше 35 лет. Ветеранами были семейная пара из соседней квартиры. Ветераном был мой учитель физики. Они жили среди нас (или мы — среди них), и мы воспринимали их как нечто само собой разумеющееся — как воспринимается смена времен года. Дважды в год — на 9 мая и 2 февраля (сталинградский собственный День Победы) — ветераны приходили к нам в класс, и это было два единственных дня в году, когда мы видели их с орденами на груди. Потому что остальные 363 дня в году они своих боевых заслуг не выпячивали. О том, что нам, рожденным после войны, страшно повезло быть современниками людей, эту войну видевших не только в кино (и не в том виде, в каком ее показывали в кино советском), мы стали понимать только тогда, когда чтобы просто найти ветерана, приходится обзвонить десятки телефонов. Потому что почти все ответы на такие звонки предсказуемо одинаковые: ветераны войны уходят из жизни, уходят прямо в историю. Тем дороже возможность поговорить с теми немногими, для кого Великая Отечественная война никогда не была историей, а остается частью их собственной биографии. Такими, как полковник в отставке Константин Михайлович Шаров.
Благодаря тому, что я провел всю ее вторую половину в штабе за рацией, я уже тогда понимал, какого масштаба война это была. Ведь солдат, сидящий в окопе, может и не знать, что происходит на других участках фронта. А я уже в ходе войны получал информацию о том, что происходит на других фронтах и вообще в мире. И мы очень уповали на то, что такая война больше не повторится.
Вернуться назад