— Двум революциям, которые резко изменили жизнь России, исполняется в этом году сто лет. Революция — это хорошо или плохо?

— Я не знаю ни одной революции, которая воспринимается большинством населения как благо. Это всегда насилие, слезы, кровь, тупик, разрыв самых разных связей, разрушение экономики и государственности. Я согласен с этим большинством. Любая революция — это катастрофа.

Некоторые считают, что революции — локомотивы истории. Но развитием движет не революция. Делает историю само общество и власть, если они находятся в неком согласии. Если эта новая власть не в состоянии решать какие-то задачи, она уступит место другой, еще более новой власти. Революция сама по себе никогда благом не является.

— Тем не менее, революции происходят с завидной регулярностью. Сейчас уже очевидно, что это организованные процессы. Видимо, как и в прежние времена, они тоже не сами по себе случаются?

— Да, но тут все-таки надо исходить из того, что революциями мы называем вещи совершенно разного порядка и характера. Есть действительно революции, имеющие естественные причины, где главным катализатором обычно является та или иная социальная болезнь.

— Когда верхи не могут, а низы не хотят.

— Совершенно верно. Но сейчас очень часто революциями называют какие-то верхушечные перевороты, которые на самом деле относительно легко, при наличии тех или иных ресурсов, организовать. Это псевдореволюции. Бывают и более серьезные перевороты — дворцовые и государственные.

Настоящими революциями являются процессы сущностные, глубинные, которые приводят к социальным революциям. Российская революция 1917 года — это как раз мощная социальная революция. Она могла начаться только в силу определенных политических событий. Сначала всегда сперва начинается политическая революция, которая потом переходит в социальную фазу.

— Тем не менее, насколько эта революция была закономерна и неизбежна? Насколько связана с обстановкой в самом обществе? Можно ли было ее избежать, если бы не слабость Николая II? Ведь большую роль в ней сыграли очень сильные и хорошо финансируемые либеральные движения и партии. Как сильно повлияли внешние факторы?

— Февральская революция делалась даже не партиями, и уж тем более не кадетами и социалистами или какими-то еще объединениями. Политическая революция, приведшая к свержению монархии, делалась, как ни странно, государственными структурами.

Земгор и военно-промышленные комитеты хотя и назывались общественными организациями, но финансировались государством.

Парадокс Февральской революции заключается именно в том, что она была сделана государственными структурами и окологосударственными организациями на государственные деньги.

— Получается, это была своего рода перестройка?

— Их можно сравнить, поскольку главная причина февральской революции — это действительно паралич госструктур, их внутренний раскол, из которого проистекло крушение старого порядка. Именно кризис элиты — главная причина Февральской революции.

Это не означает, что не было других причин. Но если бы в России не пала монархия в феврале 1917 года, все остальные бы причины сами по себе к революции не привели. Революция начала углубляться и переходить в социальную фазу после того, как пала монархия — механизм, который был в состоянии проводить реформы и решать социальные задачи, стоящие перед Россией.

— Отрекшись, император показал явную слабость и этим все погубил. Он вообще имел право отрекаться от трона?

— Нет, конечно. Российское законодательство не предполагало возможность отречения монарха, и не было в истории России случаев добровольного отречения от престола.

— Почему император являлся препятствием?

— Это, конечно, не его собственная мысль, а мысль тех людей, которые добивались от него отречения. Они объясняли ему, что если он в данной ситуации не отречется, то Россия окажется в состоянии гражданской войны. Парадокс опять же заключается в том, что произошло все ровно наоборот: именно после его отречения Россия пошла к гражданской войне.

— Может ли такая история повториться с нами вновь в обозримом будущем? Большинству людей очень страшно, но кто-то действительно ждет и надеется. Даже работает на это.

— Да, конечно. Но тем кто ждет и надеется, я могу сказать только одно: они тоже не переживут этого момента. Те люди, которые делают революции, до старости не доживают, только за очень редкими исключениями. Иосиф Виссарионович дожил до старости только потому, что он избавился ото всех остальных участников этих событий. Если бы он этого не сделал, его бы совершенно точно уничтожили.

Любой революционер, начав действовать, уже не может остановиться. Он может все прекратить только либо убив всех своих коллег и соратников, либо будучи убитым сам. Апокалиптический революционный сценарий всегда именно такой, он всегда означает смерть.

Прогресс решения национальных задач, рывок вперед — это всегда соглашение общества и усилия власти, а не революционных низов. Энтузиазм масс, конечно, обязательно должен быть, но он изначально связан именно с каким-то волевым началом, которое исходит в конечном счете от власти. Никакая индустриализация не могла быть обеспечена просто каким-то трудовым героизмом рядовых членов общества; это должна была быть четко поставленная определенная задача.

— Проконтролировано исполнение.

— Совершенно верно. Этот центральный импульс всегда идет сверху. Революция — это разделение общества, катастрофа общества, болезнь общества. Наши проблемы, которые, безусловно, и сейчас есть, решать надо все-таки более рационально и последовательно, а не революционным путем.

К публикации подготовил Юрий Кондратьев