«Что могут они нам сделать? Забыли, с чем пришел и с чем ушел Наполеон?»
Ункияр-Искелесси. Русско-турецкий союз 1833 г. и его последствия для политики России
Олег Айрапетов, 22 Мая 2016, 14:15 — REGNUM Турецко-египетский конфликт к началу 1833 г. вошел в последнюю и решающее фазу. Обстоятельства большой европейской политики исключали возможность вмешательства в него какой-либо третьей силы за исключением Петербурга. Здравый смысл и понимание общности интересов сделали вчерашних врагов — Османскую и Российскую империю — союзниками. 10(22) января 1833 г. контр-адмирал М.П. Лазарев получил секретный приказ выйти в море и крейсировать у Босфора «не входя в оный до особого повеления». Обстановка не располагала к таким действиям — сильные ветры и морозы, доходившие до — 14 и — 17, делали длительное пребывание в море весьма опасным. С помощью заступничества Морского министра удалось отложить выполнение этого распоряжения и продолжить подготовку к переходу в Константинополь. 25(27) января эскадра в основном закончила подготовку и вышла на рейд, готовая выполнить приказ к отплытию. 2(14) февраля 1833 г. Лазарев доложил императору о выходе эскадры Черноморского флота под его командованием в поход на Босфор. 8(20) февраля 1833 г. эти суда — 4 линейных корабля, 3 фрегата, корвет и бриг — вошли в залив Буюк-Дере на Босфоре. Перед самым входом в пролив турки попытались остановить русские корабли. Прибывший на эскадру чиновник предложил ей двигаться в Сизополь, но Лазарев отказался выполнять это распоряжение, так как оно не было подтверждено письменными инструкциями русского посла в Турции. Эскадра не имела с собой десантных войск и в случае необходимости вряд ли смогла бы препятствовать выходу египтян к Босфору, однако само ее присутствие успокоило жителей Константинополя — султан мог уже не опасаться восстания в пользу Ибрагим-паши и Мехмед-Али.Французский посол вице-адмирал А. Руссэн предлагал султану распорядиться отозвать русские корабли, гарантируя взамен давление на египтян. Французский дипломат не ограничивался предложениями помощи. «Турки до сих пор не решили, могут они принять нашу помощь или нет, — докладывал 18 февраля (2 марта) 1833 г. Лазарев из Константинополя, — размышляя очень много в их нужде. Посол Франции объявил им и дал свое слово, что он заставит Мегмет-Али пойти на соглашение и устроит вопрос согласно желанию Порты, но при условии, чтобы они отклонили всякую помощь со стороны России. Эти объяснения сопровождались угрозой, что, если Порта примет от нас какую-либо помощь, тогда английская и французская эскадры войдут в Дарданеллы и дадут Ибрагиму полную возможность показать его военный талант, последствием чего будет падение Константинополя. Такое заявление очень страшит султана, и он, будучи направляем угрозами, не знает, которую сторону взять».Это были решающие дни. Действия Руссэна поддержал и его британский коллега — для него приход русских кораблей также оказался весьма неприятной неожиданностью. Султан игнорировал их протесты, сославшись на чрезвычайные обстоятельства. Ему было чего бояться. 15(27) февраля 1833 г. войска Ибрагим-паши вошли в Смирну (совр. Измир, Турция). Их пребывание было недолгим ввиду коллективного протеста консулов Великих Держав. Египтяне удалились через несколько дней, но Франция потеряла доверие турок. Султану необходима была сила, которая гарантировала бы его от нападения. Он сделал демонстративный жест в сторону России — в честь русской эскадры на константинопольском монетном дворе в присутствии Лазарева были отчеканены золотые и серебряные медали для офицеров и матросов. Турки вообще были чрезвычайно гостеприимны — корабли эскадры прекрасно снабжались продовольствием, водой, спиртным, даже фруктами и сладостями.В это время князь Ливен в Лондоне доказывал Пальмерстону, который заговорил о недопустимости русского протектората над Турцией, что Россия не вмешивается во внутренние дела Османской империи, но оказывает султану помощь в борьбе против его подданного-бунтовщика. У Пальмерстона был другой взгляд на эти события. 8 марта он изложил их австрийскому послу в Англии: «Если падение султана будет иметь последствием установление в Константинополе сильного правительства посредством-ли учреждения регентства с Ибрагимом-пашой во главе, или посредством возведения его же на престол, то Англия примирится с таким порядком вещей. Все, чего добивается английская политика, это — существование независимого и прочного государства в этой стране». 30 марта турки вновь обратились к Англии за помощью. Лондон смог выделить 5 линейных кораблей, два 50-пушечных фрегата и пароход — примерно одну треть из того, что просил Константинополь. Но и решение о формировании этой эскадры было принято не сразу, а лишь после того, как русский флот уже стоял в Мраморном море. Не имея возможности повлиять на развитие событий в районе Проливов, Британия была готова смириться с переходом контроля над ними к египтянам, не опасаясь чрезмерного опасения Франции или рассчитывая вытеснить его со временем. Главным в этих расчетах оставалось нежелание допустить к Проливам Россию. Однако было уже поздно. 16(28) марта из Одессы вышла эскадра с русскими войсками. 23 марта (4 апреля) 1833 г. в Константинополь прибыли 2 транспорта с передовым эшелоном русского десанта, а на следующий день и остальные суда с основными силами. 27 марта (8 апреля) на берег был высажен 10-тыс. десантный отряд, расположивший на азиатском берегу в долине Ункияр-Искелесси. «Войска, прибывшие в десант, — вспоминал Муравьев, — были мало способны к действию, в особенности к движению. Они состояли из вновь сформированных полков, наполнены большею частью изнуренными рекрутами, немалым числом порочных людей и определенных в службу за бродяжничество. При отправлении сих войск из Одессы, лучшие люди находились в домовых отпусках и, для укомплектования батальонов, их наполнили людьми из резервов, которые, по обыкновению, воспользовались случаем, чтобы сбыть все, что у них худшего… Войска сии вообще были мало образованы. Большая часть офицеров состояла из молодых и неопытных людей. Начальники мало знали своих подчиненных и обратно, подчиненные не свыклись со своими начальниками».Иначе говоря, это были части, которым еще требовалось время для завершения подготовки к действиям, однако само их присутствие произвело оглушительный эффект. Между тем, угроза столкновения с египтянами оставалась еще достаточно высокой. На подступах к Дарданеллам усиливалась и французская эскадра, дальнейшее поведение которой трудно было предсказать. 3 апреля Лондон также отдал распоряжение об отправке британской эскадры в крейсерское плавание в район Александрии. Пальмерстон разрешил ее командиру действовать вместе с французами, а в случае появления русских военных кораблей относиться к ним как к представителям «дружественной страны». Обстановка в восточном Средиземноморье накалялась по мере концентрации там сил Великих Держав, при этом продолжалась турецко-египетская война, перспективы ее прекращения также оставались неясными.31 марта (12 апреля) Военный министр ген.-ад. А.И. Чернышев предписал Муравьеву в случае приближения египетских войск занять укрепления на Босфоре и подготовиться к обороне. Русские войска должны были выиграть время до подхода подкреплений. 1(13) апреля из Одессы прибыл второй эшелон десанта, доставивший бригаду пехоты, саперов, артиллерию и часть донского казачьего полка. Русская эскадра составила к этому времени 10 линейных кораблей, 4 фрегата, корвет, бриг, 2 бомбардирских судна, имевших на своих бортах 1114 орудий, пароход и 4 транспорта. Ближайшим резервом этой внушительной силы на Босфоре должна была стать русская оккупационная армия в Дунайских княжествах, насчитывавшая 30 тыс. чел., которая и была приведена в полную боевую готовность. В случае необходимости она могла ускоренными маршами двинуться к Константинополю. Но Ибрагим-паша не думал о нападении, и русский десант получил возможность подготовиться и к обороне, и к наступлению. Вскоре никто не сомневался в том, что он сможет выдержать самый серьезный бой. Вмешательство России способствовало прекращению военных действий, с тревогой наблюдавшие за ростом русского влияния в Османской империи резко активизировали свои действия Англия и Франция. Руссэн потребовал от султана открыть Проливы и для французского флота, но турки категорически отказались пойти на уступки стране, которая поддерживала Мехмед-Али, а когда французский фрегат попытался прорваться через Дарданеллы, он был отогнан в море огнем береговой артиллерии. Уже 8 апреля в Кютахии было подписано турецко-египетское соглашение, по которому Мехмед-Али признавал себя вассалом султана, а взамен под его управление передавались Сирия, Палестина и Киликия с центром в Адане. Султан не захотел идти на последнюю уступку и 11(23) апреля в Босфор вновь вошли русские корабли. Десант в Ункияр-Искелесси был увеличен еще на 5 тыс. чел. 15(27) апреля султан в сопровождении сераскира и капудан-паши прибыл в лагерь в долине Ункияр-Искелесси, где принял смотр русским и турецким войскам (в русский лагерь прибыл 1 турецкий гвардейский батальон и 1 эскадрон при 2 орудиях). Махмуд II был очень доволен увиденными даже выучил русские приветствия, с которыми он обращался к войскам.Египтяне так и не рискнули продолжать наступление, а 3 мая султан уступил их требованиям. 24 апреля (6 мая) в Константинополь прибыл генерал-адъютант граф А.Ф. Орлов, назначенный полномочным послом и начальником русских сухопутных и морских сил на Босфоре. Ему удалось заставить Ибрагим-пашу согласиться на вывод своих войск за горы Тавра под надзором русского офицера. Только 13(25) июня к острову Тенедос подошла небольшая английская эскадра из трех линейных кораблей. Для запоздалого жеста вежливости и поддержки султана его артиллерии был сделан подарок — в Константинополь прибыл линейный корабль «Малабар», который привез двадцать 18-фунтовых орудий на лафетах новейшей конструкции (от этих опытных экземпляров как раз перед этим отказались в британском флоте).Впрочем, кризис был уже преодолен. Турецко-египетский кризис был преодолен русской дипломатией. Ее представитель в Константинополе одновременно с демонстрацией силы вел переговоры с султаном. «Дела приняли благоприятный оборот и наше влияние огромно. — писал Орлов Киселеву 25 мая (6 июня) 1833 г. — С турками я следовал системе: ласкать одною рукою и показывать кулак другою, - и это, к счастью, мне удалось». Русско-турецкие отношения переживали небывалый период взаимных симпатий. По приказу султана было налажено бесперебойное снабжение русских войск и флота свежими продуктами и вином, даже на Пасху «гостям падишаха» был отправлен от него особый подарок — 25 тыс. яиц. С другой стороны, гости не собирались задерживаться. 8(20) июня последние египетские части перешли за хребет Тавр. Последнее, что мог сделать Мехмет-Али — это обратиться с предложением заключить анти-русский союз Англии. Оно было отвергнуто Пальмерстоном. 24 июня (6 июля) 1833 г. в Константинополь прибыли турецкий и русский (капитан барон В.К. Ливен) комиссары с подтверждением того, что египетские войска покинули Анатолию и ушли за Тавр.Сразу же после получения известий об отступлении египтян, без всяких предварительных условий началась эвакуация русского десантного отряда. Еще до её окончания А.Ф. Орлов получил от Махмуда II согласие на союзный оборонительный русско-турецкий договор. Инициатива его заключения исходила от султана, причем первоначально предлагался оборонительный и наступательный союз, но последний был неприемлем для Петербурга. Русский контрпроект был получен в Константинополе в начале июня. При обсуждении его в диване возникли противоречия. Орлов старался успеть к 25 июня — дню рождения своего императора. 26 июня (8 июля) 1833 г. договор был заключен в Ункияр-Искелесси. По договору, срок действия которого равнялся 8 годам, Россия и Турция обязывались в случае необходимости оказывать друг другу военную помощь. Определялись обстоятельства, сроки предоставления помощи, условия пребывания русских войск и флота на территории и в водах Османской империи. Наибольшее значение имело секретное приложение, по которому Россия отказывалась от военной помощи Турции, но взамен последняя обязывалась «ограничить действия свои в пользу Императорского Российского Двора закрытием Дарданелльского пролива, то есть не позволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный под каким бы то ни было предлогом». 27 июня (9 июля) началась посадка русского десанта на корабли в Ункияр-Исклесси, на следующий день русский флот с войсками на борту отбыл в Севастополь.«Если, — извещал 24 июля 1833 г. князя Ливена Нессельроде, — мир на Востоке восстановлен, если власти Египта положены в пределы и она отодвинута за Тавр, если судоходство и торговля еще пользуются в Босфоре покровительством, обеспеченным за ними нашими трактатами, наконец, если в настоящее время престол султана еще цел, то исключительно благодаря Государю Императору, который этого желал для спокойствия Европы и в виду разумно понятой пользы России». Ливену также сообщался текст русско-турецкого договора, с которым он должен был ознакомить британское правительство. «Удивительно отразились превратности судьбы на взаимоотношениях некоторых государств! — писал через 17 лет после этого Нессельроде. — Та держава, которая считалась некогда естественным врагом Турции, стала ныне ее могущественнейшею покровительницею и надежнейшею союзницею». Ункияр-Искелесси был триумфом политики «слабого соседа», закрывшей Черное море для иностранных флотов. Уже успехи России в войнах с Турцией и Персией крайне обеспокоили Лондон, в 1828 г. там впервые входит книга об опасности русского вторжения в Индию. Ункияр-Исклесси усилил эти опасения. Англия и Франция отреагировали на него исключительно резко — к Дарданеллам были посланы их эскадры. К ноябрю 1833 г. в Смирне стояли уже четыре эскадры — английская, французская, австрийская и американская — 14 линейных кораблей и крупных фрегатов, не считая более мелких судов. Каждая страна постоянно увеличивала свою эскадру под предлогом защиты левантийской торговли. 17(29) октября 1833 года британский и французский поверенные в делах вручили российскому правительству ноты, в которых Петербург предупреждали — в случае вооруженного вмешательства России во внутренние дела Турции Лондон и Париж будут действовать вместе. Ноты звучали исключительно резко: «Если условия этого акта вызовут впоследствии вооруженное вмешательство России во внутренние дела Турции, то Английское и Французское правительства почтут себя совершенно вправе следовать образу действий, внушенному им обстоятельствами, поступая так, как если бы упомянутого трактата не существовало». Ровно через неделю, 24 октября (5 ноября) последовал русский ответ. Нессельроде ответил на англо-французский демарш нотами, в которых говорилось, что Россия будет выполнять договор, поступая так, как если бы этих нот не существовало.Россия отказывалась признавать право Парижа и Лондона на вмешательство в двусторонние русско-турецкие отношения: «Каким образом в особенности другие державы могут объявлять, что они не признают за трактатом ни малейшего значения, если только они не имеют в виду сокрушить государство, которое трактат имеет целью охранить?». Этот ответ был принят Пальмерстоном крайне болезненно — в Лондоне назвали его «жестким и высокомерным». Князь Ливен вынужден был дать следующие разъяснения: русская нота вполне соответствует тону и содержанию британского протеста. Впрочем, протестующие мечтали о разрушении вовсе не Османской империи. После Польского восстания это было уже второе объединение Франции и Великобритании против России, причем на этот раз откровенно враждебное.Восточный кризис способствовал процессу сближения России с Пруссией и Австрией. Потепление между Веной и Петербургом началось еще во время польского мятежа, и теперь возникала возможность для преодоления старых противоречий. В августе и сентябре 1833 г. Николай I встретился Фридрихом-Вильгельмом III и Францем I. По воспоминаниям Меттерниха на переговорах между ним и Николаем I произошел весьма знаменательный диалог. На вопрос императора о том, что канцлер Австрийской империи думает о «больном человеке», то есть об Османской империи, тот ответил: «Обращаетесь ли Ваше Величество ко мне как к доктору или как к наследнику?» После этого разговор о наследии не возобновлялся. Тем не менее результатом этих встреч и переговоров стало подписание Нессельроде и Меттернихом 6(18) сентября 1833 г. русско-австрийской конвенции в гор. Мюнхенгрец (совр. Мнихово Градиште в Чехии). Она предусматривала совместные действия обеих государств в случае повторения кризиса в Турции, направленные на ее сохранение под властью существующей династии. Кроме того, в секретном приложении подчеркивалась необходимость совместных русско-австрийских действий в случае если существующий в Османской империи порядок все же будет ниспровержен. Кроме того, еще одна конвенция, подписанная 7(19) сентября предусматривала взаимную гарантию польских владений Вены и Петербурга, военную помощь в случае восстания и выдачу политических преступников.Граф Нессельроде после Мюнхенгреца отправился в Берлин, где 4(16) октября последовало аналогичное соглашение с Пруссией по польскому вопросу, а 3(15) октября 1833 года был заключен русско-австро-прусский договор. Каждый из монархов получал право на поддержку от других участников в случае внутренней или внешней опасности. Отдельной статьей, явно направленной против Франции, оговаривалось: «в случае, если бы было потребовано материальное содействие одного из трех дворов австрийского, прусского и российского и, если бы какая-либо держава пожелала сему воспротивиться силой оружия, то сии три Двора считали бы каждое неприязненное действие, предпринятое с этой целью, как бы направленным против каждого из них. В таком случае ими приняты будут самые быстрые и самые действительные меры к отпору такого нападения».Пруссия явно опасалась столкновения с Францией, и тем более — по восточному вопросу, весьма далекому в это время от интересов Берлина. Николай I вынужден был в собственноручном письме к Фридриху-Вильгельму III 24 октября (5 ноября) 1833 г. обещать не распространять на это направление провозглашенной солидарности между «северными дворами». Пруссия, Австрия и Россия известили правительство Франции об этом договоре. Император был доволен. В январе 1834 г. он писал Паскевичу: «Флоты воротились в Мальту и Тулон, но вооружения не прекращены; зато и мы будем готовы их принять; но что могут они нам сделать? Много — сжечь Кронштадт, но не даром; Виндау? — разве забыли, с чем пришел и с чем ушел Наполеон? Разорением торговли? Но зато и они потеряют; чем же открыто могут нам вредить? В Черном море и того смешнее; положим, что турки от страха, глупости или измены их впустят, они явятся пред Одессу, сожгут ее, — пред Севастополь, положим, что истребят его, но куда они денутся, ежели в 29 дней марша наши войска займут Босфор и Дарданеллы?» В ответ на рассуждения Луи-Филиппа о возможных последствиях, ветеран русской дипломатии Поццо ди Борго воскликнул: «Вы говорите о морской войне. Это мне смешно. За морской войной не далее, как через две недели последует война всеобщая. Я не знаю, предложит ли вам Англия на этот конец хоть одного солдата и хоть один грош, но склонен в том усомниться. Подумайте об этом». Очевидно, к словам русского посла прислушались. Ответом на русско-австро-прусское сближение стал союз Англии, Франции, Испании и Португалии, заключенный 22 апреля 1834 г. Во Всеподданнейшем отчете Нессельроде за 1833 г. отмечалось, что за прошедший год русская политика ставила перед собой две цели: 1) сохранение status quo на Востоке; 2) создание на Западе оборонительной системы против революции. Эти цели были достигнуты, и таким образом Россия вышла из опасного изоляцией противостояния с Англией и Францией на востоке, но Европа оказалась разделенной между союзом морских держав и лагерем северных континентальных монархий.В последнем Николай I хотел получить опору для восточной политики России, ради чего он готов был пойти на значительные уступки союзникам и демонстрации монархической солидарности. 1834 год начался значительным потеплением русско-британских отношений. «Так как Англия становится любезною, — писал Нессельроде в январе 1834 г., — то и мы будем любезны. Мы всегда будем ей платить ее собственною монетою». Тем временем Пальмерстон именно в 1934 году пришел к убеждению в том, что Россия стала главным врагом Англии вместо Франции. Мюнхенгрец только утвердил его убеждение в этом — в Лондоне опасались, что это лишь подготовка к разделу Турции. Пальмерстон опасался России, и прежде всего — на Востоке. Эскадры Великих Держав были отозваны из Смирны, в местных водах остались лишь часть британских кораблей — 5 линейных кораблей, 2 фрегата и пароход, усиленные в мае присылкой 6 линейных кораблей, 2 фрегатов и транспорта с 1500 морскими пехотинцами. В течение еще трех месяцев английская эскадра занималась маневрами у сирийского берега, после чего была отозвана назад.Довольно интенсивным для европейской политики стал 1835 год. Вслед за кончиной Франца I Австрийского и вступлением на престол Фердинанда I последовали встречи трех монархов в Теплице (совр. Чехия) и объединенные маневры русских и прусских войск в Калише, приуроченные к годовщине Кульмского сражения (29 сентября 1813 г.). Место было избрано Николаем, потому что оно находилось всего в 5 верстах от русско-прусской границы. Русская пешая гвардия была отправлена из Кронштадта в Данциг по морю, откуда следовала к Калишу пешим порядком. Кавалерия и конная артиллерия следовали пешим путем. Немцы встречали наши войска исключительно радушно, но от Кульма до Торна население в основном было польским.На встречу русского и прусского монархов прибыли представители Австрии, германских государств, Англии, Дании, Нидерландов. Под Калишем было собрано 67,5 батальонов (49.067 чел.), 67,5 эскадронов и сотен (7.080 чел.), 136 орудий. Сюда прибыл прусский королевский Двор. Маневры начались 30 августа (11 сентября) и закончились 10(22) октября, вслед за чем войска получили 2-дневное угощение. Гвардия вернулась в Петербург тем же путем — по морю. Торжества были масштабными. Только для фейерверка было использовано 300 пудов пороха, Паскевич получил от Фридриха-Вильгельма шпагу, украшенную бриллиантами. Несмотря на праздничный настрой, положение было довольно сложным — в Пруссии и Германии постоянно распространялись слухи о польском заговоре. Русский монарх ожидал покушения со стороны польских революционеров. Николай не боялся заговора, он заявил: «Меня охраняет сам Господь, если я больше не буду нужен России, Он меня призовет».Тем не менее, император отказался от планов взять с собой наследника, будущего императора Александра II.В июле 1835 г., Николай I впервые составил текст своего завещания, начинавшегося словами, говорящими о том, как весомо для него было слово долг: «Сыну моему, Государю Императору Александру Николаевичу. Известно тебе, любезный Саша, что намерение мое было взять тебя с собою в Калиш, — обнять, может быть, в последний раз деда твоего, почтенного нашего короля (Прусского — А.О.). Но предосторожность необходимая лишила меня сего щастия, а к утешению видел я, что ты охотно приносил жертву сию своему долгу. Сей же самый священный долг налагает на меня обязанность, расставаясь с тобой, помышлять о будущем. Единому Богу Всемогущему известно, что меня ожидает, и хотя, возлагая на Него одного всю мою надежду, не страшусь угроз моих врагов, я должен, однако, думать и о возможности исполнения злых умыслов. Ежели такова будет Воля Божия, — покорись ей безропотно, и не думай обо мне, думай о России, и в попечениях об ней ищи утоления твоей скорби».Покушение не состоялось (хотя эти ожидания и не были беспочвенными: в сентябре в Познани по одному из экипажей императорского поезда был сделан ружейный выстрел, пуля оставила след в коляске. Следствие под руководством генерал-адъютанта барона фон Мюффлинга не смогло разыскать стрелявших), и маневры 30 августа — 10 сентября (11−22 сентября) 1835 г. продемонстрировали единство Петербурга, Берлина и Вены. После их окончания в октябре 1835 г. в Праге прошла встреча Николая I и Фердинанда I. Николай посетил и Вену. Прием был самым радушным.Результатом русско-австрийского сближения стал секретный договор 2(14) октября 1835 г. по вопросу о вольном городе Кракове. Союзники начали изменения здесь сразу же после подавления мятежа в Царстве Польском. 18(30) мая 1832 г. чрезвычайными комиссарами Держав-покровительниц была создана новая конституция города, состоявшая из 25 статей. В ней вводилась ответственность за нарушение нейтралитета, обязательство республики отказывать в предоставлении убежища беглецам из соседних государств, ограничивалось количество избирателей, сейм должен был собираться раз в 3 года, а не раз в 1 год и т.п. Тем не менее Краков превратился в центр польского национального движения. В результате Фердинандом и Николаем было принято решение включить город в австрийскую таможенную систему и временно занять его союзными войсками, так как сенат Кракова не мог или не хотел организовать высылку политических эмигрантов.Полякам император не верил и не ждал от них ничего хорошего. Возвращаясь в Петербург через Варшаву, он принял делегацию города, но не дал ей возможности говорить: «Вы хотели говорить мне речи? Этого не нужно! Я желаю избавить вас от лжи! Да, господа, я желаю избавить вас от лжи! Знаю, что вы не чувствуете того, в чем хотите меня уверить; знаю, что большая часть из вас, если бы возобновились прежние обстоятельства, были бы готовы опять то же начать, что делали во время революции. Не вы ли сами за пять, за восемь лет перед сим говорили лишь о верности, преданности; не вы ли уверяли меня в привязанности вашей, - и что же? Спустя несколько дней вы нарушили ваши клятвы, вы совершили дела ужасные!» Император заявил, что впредь готов верить только делам, а не словам, а сам твердо намерен придать забвению прошлое. Настроение императора будет легче понять, если вспомнить, что причиной австро-русского решения по Кракову было убийство русского дипломатического агента во время беспорядков в городе, его сенат отказался провести наказание виновных. Порядок вынуждены были наводить австрийские, прусские и русские войска. Лондон энергично протестовал против оккупации, но Николай I повелел оставить эти протесты без ответа. Варшавская речь императора получила большой резонанс за границей — её содержание быстро стало известно французской прессе, горячо заступившейся за «жертвы рабов и палачей». Николай игнорировал эти вопли. Вскоре русские и прусские части покинули Краков, и там остался только небольшой австрийский гарнизон. Это была уступка, желательная для Австрии, но поддержка Вены и Берлина была тем более необходима Петербургу, что Великобритания не скрывала своего желания подвергнуть Ункияр-Искелессийский договор ревизии.П.Д. Киселев писал оставшемуся в Турции после подписания Ункияр-Искелессийского договора чрезвычайным посланником Орлову: «Ты говоришь, что сомневаешься в дружбе турецких министров, а я уверен, что они нас ненавидят; не надо рассчитывать и на дружбу султана, который при первом повороте ветра переменится и чувством своим к нам».Казалось, что это были пустые тревоги и русско-турецким отношениям ничего не угрожает. С ноября 1833 г. по февраль 1834 г. в Петербурге пребывало турецкое посольство во главе с Ахмет-пашой, представители султана были встречены как союзники. В ходе переговоров обсуждались перспективы вывода русских войск из Силистрии и порядок управления Дунайскими княжествами. Результатом стала Петербургская конвенция 17(29) января 1834 г., решавшая большинство этих вопросов. Султан обязался признать Органический Устав хатт-и шерифом. Вслед за этим Россия обязывалась в течение 2 месяцев вывести свои войска из Молдавии и Валахии, оставив свой гарнизон в Силистрии вплоть до окончательной уплаты Портой военной контрибуции, полагавшейся по Адрианопольскому миру 1829 г. Сама контрибуция была уменьшена на 2 млн. пиастров, а ежегодная сумма выплат по ней — с 1 млн. до 500 тыс. пиастров.Тем не менее ветер, о котором писал Киселев, уже поднимался. Начиная с 1830-х гг. резко увеличился объем англо-французского импорта в Турцию. Если в 1830—1832 гг. из импорта в Оттоманскую империю на 4,926 млн. лир показатели Англии составили 19%, а России — 31,3% (Франции — 9,9%, Австрии — 16,9%), то в 1850—1852 гг. эти показатели составили 9,48 млн. лир: 25,5% — у Англии, 9,3% — у Франции, 26,2% — у Австрии и 13,6% — у России. Схожие процессы наблюдались и в показателях вывоза из Турции. В 1830—1832 гг. они достигли 3,841 млн. лир, из них на Англию приходилось 13,3%, на Францию — 14,3%, Австрию — 30,9% и Россию — 12,6%. В 1850—1852 гг. ежегодный объем экспорта составил уже 8,815 млн. лир, из них на Англию пришлось уже 29,1%, на Францию — 15,8%, Австрию — 28% и Россию — 8,3%. Проигрывая в торговом и финансовом отношениях, Россия могла защитить здесь свои интересы в мирное время исключительно политическими мерами, а они были невозможны без наличия союзников. Что касается поляков — то тут ничего хорошего ожидать не приходилось. В 1843 г. Николай I вновь проезжал через Познань и вновь по кортежу стреляли.
Вернуться назад