Сорок лет на Семипалатинском испытательном полигоне, занявшем три области советского Казахстана, испытывали атомные бомбы. На полигоне без специальной защиты, а часто и в неведении, что это за место, жили и работали десятки тысяч солдат-срочников. И даже через тридцать лет после закрытия полигона об их судьбе невозможно найти достоверные данные. 

 
Двадцать девятое августа
Посреди степи, покрытой пожелтевшей от зноя травой, высится 37-метровая башня. Её окружает испытательная площадка — огромная, разделённая пятнадцатью разграничительными линиями на сегменты.

Испытывать атомную бомбу нужно на реальных объектах, поэтому в каждом сегменте расположены настоящие элементы обычной человеческой жизни: в одном выстроен типичный квартал сороковых, в другом притулился десяток автомобилей, в третьем — живые овцы, собаки и свиньи, одетые в жилеты со встроенными дозиметрами. Не обошлось без целой станции метро, фрагментов автомобильной, железной дорог и минного поля. Нет только человека — он притаился за декорацией масштабного советского ядерного спектакля. 

Яркое свечение. Оно трансформируется в огненный шар, который растёт ввысь вместе с облаком, образуя ядерный гриб. Ударная волна сметает постройки, рушит кирпич, разносит дерево и бетон, корёжит металл автомобилей, железных дорог, уносит тела животных. 

Мощность взрыва — двадцать две килотонны. Это на одну килотонну больше силы удара бомбы, разрушившей Хиросиму. Радиоактивное облако от взрыва разошлось на сто двадцать километров и накрыло населённые пункты. Из-за выпавших осадков доза радиации в них в миллион раз превысила естественный фон. 

Этот взрыв произошёл 29 августа 1949 года. Его относят к самым значимым на Семипалатинском испытательном ядерном полигоне (СИП), первом таком объекте в СССР и одном из крупнейших в мире. Испытание первой атомной бомбы в СССР на нём прошло успешно.
Срочники
 



Владимир (справа) и сослуживцы, 1954 год / Источник: личный архив Владимира Юдакова

 

«Так вижу, а так — нет» — Владимир прищуривается, задерживает взгляд и закрывает ладонью сначала один глаз, потом другой. 

Мужчине восемьдесят пять лет. Он — один из самых пожилых ветеранов подразделения особого риска. Из города, где он сейчас живёт — казахстанского Костаная, — призвали восемьдесят парней, многие из которых прожили совсем недолго. 

 

Владимира призвали в армию в 1954-м году, он только закончил семь классов. Ни ему, ни его сослуживцам не говорили, куда они отправляются. Ехали долго: в холодном поезде через Сибирь из-за отсутствия прямой железной дороги в районе центрального Казахстана, на грузовиках через бесконечную степь и проходя десятки КПП — в гарнизоны, выстроенные на Семипалатинском полигоне. Старший лейтенант на все вопросы солдат о том, куда они едут, отвечал: «Приедете — узнаете».

В первый раз у Владимира помутнело в глазах в пятьдесят пятом — от яркой вспышки ядерного испытания. Было это на Семипалатинском полигоне, где девятнадцатилетний парень проходил службу.

 



Справка Владимира из военного комиссариата / Источник: личный архив Владимира Юдакова

 

 
Намного больше солнца
В начале 1955 года, впервые увидев атомный взрыв, Владимир начал терять зрение: «Было слышно, как летит самолёт. Высоко-высоко. Маленький, как нательный крестик. Сбрасывает бомбу — движущуюся точку».

Чистое небо. Точка превращается в светящийся шар. Как солнце, только намного больше и ярче. Взрыв. Солдаты — в семидесяти пяти километрах от эпицентра  — вылетают из окопа. Их вывели туда из казармы перед испытанием, ничего не объяснив, сказали на восток не смотреть. «А нам интересно, мы молодые — смотрим в оба глаза».

Ни о каких последствиях солдат не предупреждали, обмундирование не выдавали: «Вспышка была такая, что многие несколько дней после взрыва ничего не видели. И давление страшное, будто с глаз лезет всё. На территории нашей было несколько собак. Они после взрыва завыли, побежали и замертво упали. Ударная волна — двести километров: стёкла повылетали в казармах, везде. Воздух после испытаний насыщенный, тяжелый». 

Владимир стал свидетелем девяти воздушных взрывов. Самым страшным на его памяти оказалось испытание водородной бомбы. 

 



Архив Владимира Юдакова / Фото: Георгий Шаповалов

 

 
Полигон
В 1945, после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, Сталин, обеспокоенный успехами США в освоении военного атома, дал задание на ускоренное создание первой советской атомной бомбы. 

Ядерное оружие нужно испытывать — в 1947-м развернулось строительство Семипалатинского испытательного полигона. Уже к июлю 1949-го года его площадь простиралась на восемнадцать тысяч километров: он занял территории трёх областей советского Казахстана и находился совсем близко к десяткам населённых пунктов. Об испытаниях ничего не знали местные жители, но даже в городах, находившихся в полуторах тысячах километров от полигона, ощущали, как во время самых крупных испытаний тряслась земля. 

Воздушные, наземные и подземные взрывы в течение сорока лет гремели на полигоне. Там испытали две трети всех атомных бомб, созданных в СССР. 

Постоянному воздействию излучения на этих территориях подвергалась вода (например, одна из самых протяжённых рек Азии — Иртыш), почва (трёх областей Казахастана и Алтайского края в России), животные и люди (почти два миллиона человек, проживавших на этих территориях). 

Мало что знали об испытаниях и прикомандированные к полигону солдаты — с 1947-го в обстановке строжайшей секретности срочники со всей страны возводили по воле советского руководства жилые городки, научные лаборатории, испытательные площадки. Они наблюдали за взрывами, убирали с площадок трупы животных, чувствуя, как голова разрывается от давления, а дыхание спирает, и боялись заговорить о происходящем даже друг с другом.
Письма с Луны
«До первого взрыва мы не понимали, что происходит вообще. Никто ничего не говорил, никто. Полигон был большой советской тайной. И после нам почти ничего не объясняли». Огорошенным солдатам сказали только, что в месте, где они служат, проводят испытания ядерного оружия. Ещё они знали, что это совершенно секретно, поэтому не обсуждали эту тему. 

Некоторые сослуживцы Владимира пытались зарисовать огромные жёлтые грибы, разрывавшие воздух казахской степи, в письмах к родным. Но их тщательно проверяли: послания с рисунками уничтожали, авторов вызывали в комиссариат. Письма, прошедшие проверки, шли долго, а писать разрешалось только членам семьи. Владимир писал родителям и брату, в строке «Откуда» вписывал, как было официально положено на полигоне — «Луна». 

«Луна», её сопки, огромный аэродром, где стояли тяжёлые самолёты дальнего следования, казармы, до которых никак не дойти, снятся Владимиру до сих пор. Во снах он видит более чётко, чем наяву: в последние годы он считывает только силуэты — чтобы что-то разглядеть он щурится и прикрывает рукой то один то другой глаз. 

 



Владимир Юдаков, 2019 год / Фото: Риза Хасанов

 
Десятый друг
Во снах он видит и лица сослуживцев. «В памяти они остались, часто мне снятся. Друзья, которых нет сейчас. Еришев в Рудном, мы с ним по работе встретились случайно. Харлашин — в Качарах жил. Дорошенко Вася, когда демобилизовались, гостил, я тогда жил с родителями. Бабичева Васю я встретил однажды здесь: мы обнялись, он заплакал, затем приехал с женой к нам в гости. Через год его не стало. Я всех помню. Это самое страшное для меня — я с ними спал на одной койке, рядышком, и сейчас ни одного нет». 

С девятью сослуживцами Владимир крепко сдружился: их имена написаны им от руки на мятом листке, рядом с каждым пометка — «умер». Все, по его словам, ушли от поражения верхних дыхательных путей. На полигоне не особенно беспокоились о безопасности призывников — им не выдавали маски или специальную форму даже когда они выезжали на испытательные площадки.

 



Список друзей-сослуживцев Владимира / Источник: личный архив Владимира Юдакова

 
Фиолетовый гриб
Владимир застал множество испытаний на Семипалатинском полигоне, но самое страшное было, когда взорвалась водородная бомба: «Это было в середине лета 55-го года. Там вообще страшно было. Гриб был красно-фиолетового цвета, взрыв термоядерный. Он закручивался и поднимался на огромную высоту: четырнадцать километров! Самолёт уходил высоко, чтобы его не захватило волной ударной. Потом эта радиационная пыль оседала на казахские аулы, колхозы, совхозы. Никто никого не предупреждал».

Водородная бомба была важной частью ядерного военного комплекса в СССР. Её изобретением и испытанием на СИП завершилась большая разработка термоядерного оружия — в то время самого сильного во всём мире. Взрыв летом 1955-го года был мощностью 1600 килотонн, а ударная волна задела 59 населённых пунктов вблизи полигона. 

Радиоактивные осадки в течение сорока лет распространялись на триста тысяч километров, захватывая территории трёх областей Казахстана и Алтайского края в России, где находились мирные жители.
Маскхалаты
На испытательные площадки — места будущих и прошедших взрывов — срочников посылали группами по восемь человек. Выдавали маскхалаты — обычные маскировочные костюмы, которые можно накинуть поверх обычной формы, противорадиационную мазь и шкалы с лампочками разных цветов: 

«Шкала крепилась с маскхалату, перед глазами, чтоб мы видели. Работала от электричества. Как светофор. Она показывала, насколько территория заражена. Мы отправлялись на полигон, когда проходило больше недели с момента испытания. В сам эпицентр нельзя было». 

Маскхалат был нужен, чтобы солдаты завозили на площадки животных: козы, кролики и собаки были таким же материалом для испытаний, как танки, гражданские автомобили, модели мостов: «Мы оставляли их в клетках на разных расстояниях от эпицентра взрыва: десять километров, двадцать пять и пятьдесят – почти до самой части, куда мы были прикомандированы. Жалко было очень их». Офицер, отвечавший за вывоз трупов животных, сказал солдатам после первого выезда: «Вы ничего не видели. Вы должны молчать». 

После испытания солдаты отправлялись за трупами: складывали их в большие полиэтиленовые мешки с молнией, запечатывали. Запечатанные мешки с мёртвыми животными кидали в грузовые машины с металлическим полом и огромными кузовами. Их отправляли в лаборатории полигона и в Москву на изучение последствий взрыва и радиационного облучения. 
Большая стройка
«Помню, машину, покорёженную из-за взрыва, вёз с полигона на базу для исследований. Возил зверей мёртвых. Их грузили в кузов, и я вёз. В первый раз, когда их увидел, сказали не задавать лишних вопросов. Один раз, помню, засыпали кузов песком и кинули на него мёртвых поросят. Сказали коротко и чётко – вези. Рассматривать не давали, но я понимал, что они не живы после взрыва, поэтому не знал, что испытывать. Ещё после этих зверушек промывали машину мне». Так вспоминает свою работу на Семипалатинском полигоне Виктор Максимович — мужчина с тяжёлым взглядом больного человека. Он сильно заикается, делает долгие паузы между словами и тихо говорит. Его лицо и голову прикрывают очки и кепка. На фотографии, сделанной три года назад, Виктор выглядит гораздо моложе. Кажется, его состарил диагноз — рак. 

С 1959 по 1963 Виктор прослужил в трёх частях поблизости Семипалатинского полигона: был рабочим, рядовым, затем — водителем большегрузов. Виктор перечисляет их номера частей: две с нулём в начале — секретные. Он много видел, но лишних вопросов не задавал. И сейчас, спустя шестьдесят лет, предпочитает много не рассказывать.

Виктор Максимович помнит, как призывников везли к полигону в вагонах для скота, большой толпой, ничего не говоря о пункте назначения. Прибыв на место, Виктор узнал, что попал в строительный батальон: «Я не знал, что буду служить на полигоне. Мне сказали, что я буду рабочим и всё. Не рядовым, а рабочим, в строительной части. Когда стал водителем, неделями возил бетон. Надо кирпич привезти, посылают за кирпичом, загружают тоннами, сколько влезет, и я его везу, куда скажут». С шестидесятых годов у Виктора был допуск на всю территорию полигона: на своей большегрузной машине он объехал все строящиеся и действующие объекты. 

Большая стройка шла без конца: Виктор видел, как появлялся аэродром и целый военный городок для лётчиков и их семей, как строили казармы для солдат, живших прямо рядом с испытательными площадками, рыли штольни для подземных испытаний. Все коммуникации были проложены под землёй, чтобы с воздуха не было видно электрические вышки. Чтобы со спутников нельзя было засечь колонну самосвалов, Виктор ездил с грузами только по ночам.  

 



Виктор Коченов, 2019 год / Фото: Риза Хасанов

 
Однажды ночью
«Однажды ночью меня разгружали краном. Разгружают меня, разгружают и, ни с того, ни с сего — гриб. Такое жуткое свечение: яркое, недалеко. Мы подумали, что это кран задел провода, что-то с электричеством, сейчас они начнут гореть. Потом только поняли, что это ночью взорвали бомбу».

Никто не рассказывал солдатам о радиоактивной опасности, информация об этом была засекречена. Не слышал он и о том, что взрывы, проводившиеся на полигоне, — атомные. Он старался воспринимать свою службу, как обычную работу, которую надо выполнять на совесть. И, как Владимир, боялся заговаривать с сослуживцами об испытаниях.

«За три с половиной года их было много. Я видел глазами воздушные взрывы. Как видел? Ехал, меня обогнал кортеж легковых машин. Потом они встали на бугорке — километров 20-30 от испытательной площадки. Достали бинокли. Я тоже остановился, не доехав до них км 4-5 где-то. Смотрю — гриб появился. Большой» — рассказывает Виктор. 

 



Военный билет Виктора Коченова / Фото: Риза Хасанов

 
Местные
«Мы слышали, как проводились испытания. Чувствовали толчки — будто землетрясение. Я помню, как дрожали окна из-за взрывов. Люди жили с постоянной внутренней тревогой, которая со временем закладывалась в человека как будто на генетическом уровне» — вспоминает Серик. Он родился в 1969 году в Семипалатинске. Переехал мальчиком в село, что стояло почти на границе с полигоном, жил среди кочевников, которым никто не запрещал свободно двигаться по территориям, по которым периодически прокатывались волны от взрывов ядерных бомб и проливались дожди с примесями цезия. Затем вернулся в город.

«Где-то в 86-м году меня призывают в армию. Ко мне на проводы приезжают мои двоюродные братья и сестры из села. Смотрю – у них выпадают волосы. Клочки седых волос у детей, которым 5-7 лет. Клочки волос седые! А потом родная младшая сестра в 35 умерла, от онкологии. Хоронишь близких и понимаешь, что причина смерти — полигон. 

Люди были для властей просто подопытными кроликами. Вместе с животными. Это хуже терроризма. Их здоровье до сих пор никто не обследовал, уровень радиационного загрязнения этой территории никто не знает».

 



Семья Серика. Серик (крайний справа), Айна, сестра Серика (крайняя справа) / Источник: личный архив Серика Казакпаева

 
Марафон
В 1989 году в Казахстане вместе с гласностью, объявленной Горбачёвым, появилось движение «Невада-Семипалатинск». Организованное поэтом Олжасом Сулейменовым, оно объединило противников ядерного оружия в США и советском Казахстане. 

Весть о движении проникала всюду, и в 1989 году Серик, вернувшийся из армии и успевший основать свой спортивный клуб, в его поддержку организовал акцию для советской страны невероятную. Он решил пробежать марафон со своими единомышленниками, десятью спортсменами-любителями. Самому старшему из них было уже под шестьдесят. 

Когда спортсмены выбегали из Аягоза, их провожал весь город. Школьники, взрослые люди. Поддержка тогда была и со стороны администрации — они приставили марафонцам сопровождение для безопасности и оказания помощи. 

«Интересный был момент. Наш город маленький, провинциальный. Не было там ни телевидения, ни газет, которые афишировали бы марафон. Поэтому стихийный протест населения стал неожиданностью и показал, что у людей ещё есть потенциал для гражданской активности».

Из Аягоза, города в трёхстах километрах от Семипалатинска, через аулы и города, расположившихся вблизи полигона, Серик бежал с товарищами четыре дня. Они останавливались в каждом поселении, чтобы устроить стихийный митинг, призывая к закрытию полигона. Они бежали по дорогам Казахстана с редкими остановками — к Алма-Ате, где их с цветами и благодарностью, на майских демонстрациях, встретили люди из движения «Невада-Семипалатинск». 

 



Марафонцы / Источник: личный архив Серика Казакпаева

 
Пост-эффект
Благодаря движению «Невада-Семипалатинск», Семипалатинский испытательный полигон остановил работу 19 октября 1989 года. 29 августа 1991-го года Семипалатинский испытательный полигон указом первого президента Казахстана Нурсултана Назарбаева был официально закрыт. «Все ликовали. Такое состояние было победное, будто войну выиграли. Все радовались, появилось чувство облегчения» — вспоминает Серик. 

Антиядерное движение «Невада-Семипалатинск» существует до сих пор и Алматинским отделением руководит Серик. Он посвятил борьбе против ядерного оружия всю жизнь и не намерен останавливаться. После закрытия полигона осталось много проблем. 

«Главная цель по уставу — полный запрет на использование ядерного оружия. Если этот вопрос будет решён, то движение выполнит свою миссию. Но мы занимаемся социальными и экологическими проблемами. Необходимо установить мораторий на передачу земель в хозяйственное пользование, провести исследование атмосферы, земли, воды. Вести мониторинг здоровья всех жителей окрестных районов». 

К 2019 году, неизвестно, сколько именно людей пострадало от выпадения радиоактивных осадков, загрязнения почвы и вод, распространения ударных волн. Все данные о проводимых испытаниях в СССР были засекречены, новые исследования требуют слишком больших ресурсов. Национальный ядерный центр, созданный в Казахстане для изучения радиоэкологических последствий испытаний на полигоне и их ликвидации, предоставить такую информацию отказался. 

В открытых источниках нет информации о том, на какие льготы могут рассчитывать ветераны подразделений особого риска, и признают ли жителей городов около полигона жертвами ядерных испытаний. Владимиру и Виктору, свидетелям взрывов в атмосфере, об особенной помощи стало известно случайно — специально с ними на связь не выходили.
«Такая служба»
Служба Виктора закончилась пятьдесять шесть лет назад, он демобилизовался двадцатитрёхлетним парнем. В тридцать у него начали выпадать зубы, к пятидесяти не осталось ни одного. С каждым годом после армии список болезней ширился: стенокардия, энцефалопатия, поражающая мозг, нейромышечный синдром, сковывающий движения, несколько месяцев назад обнаружившийся рак. Виктор понимает, что болезни, из-за которых он страдает, — следствие многомесячного облучения. В суде, на котором не было даже свидетелей, его признали жертвой ядерных испытаний, назначили выплаты, которых хватает только на оплату коммунальных услуг. 

С момента, когда окончилась служба Владимира, прошло шестьдесят три года. Как ветеран подразделения особого риска, он имел право получать льготы. Но об этом узнал случайно — от встреченного в семидесятые сослуживца. Обращения в казахстанские ведомства ничего не дали, ответ пришёл только из Москвы и только в девяностые. Денежные компенсации были совсем небольшие, в переводе на российские рубли — это две тысячи.

«Когда закрыли полигон, я не то, чтоб порадовался, было просто облегчение. Сейчас просто хочется туда попасть, посмотреть что там. Я во сне вижу, как иду, доезжаю до части и просыпаюсь. Та земля для меня мёртвая теперь. Вот такая мне служба досталось», — говорит Владимир Семёнович и отворачивает полуслепые глаза к окну.