Февральская революция 1917 года в России - это не интриги монархистов против Николая Последнего и не происки английского посольства или германского ген.штаба. Это восстание рабочих и солдат, которое завершилось полным разгромом царской власти в столице и пригородах, в Москве, в Кронштадте. Но и этим не ограничивается Февральская революция: рабочие и солдаты своей революционной деятельностью сумели до основания потрясти основы империи и создать новый орган власти - Советы рабочих депутатов. О создании Совета и борьбе за власть и пойдёт речь в этом материале.

Выборы в Совет рабочих депутатов
С самого утра 28 февраля на предприятиях Выборгской стороны повсеместно начались выборы представителей в Совет рабочих депутатов. Завод «Новый Лесснер» выбрал в Совет в большинстве своём меньшевиков[1]. Завод «Феникс» выбрал трёх рабочих в Совет, из них лишь один (Кодацкий) был большевиком[2]. Ещё от Выборгской стороны в Совет вошли большевики: Комаров (завод «Новый Лесснер»), Калинин, Бояршинов[3].
Самоорганизация рабочих Выборгского района затронула и заводские коллективы: на каждом предприятии были организованы заводские комитеты (завкомы), которые сразу заявили о себе, как об организованной альтернативе капиталистам. Завкомы взяли под контроль действия капиталистических администраций, ввели явочным порядком восьми часовой рабочий день[4], изымали автомобильный транспорт в интересах рабочих.
Охрану и порядок на улицах Выборгской стороны обеспечивала организованная и вооружённая рабочая милиция[5].
Учитывая эти события, член Русского бюро ЦК большевиков Шляпников констатировал, что вся власть на Выборгской стороне перешла в руки рабочих[6].
Путиловский завод не отставал от рабочих Выборгской стороны. Рабочие из кооператива «Трудовой путь» Путиловского завода ещё 27 февраля участвовали в работе учредительного собрания Совета рабочих депутатов, а 28 февраля во всех мастерских и цехах путиловцы выбирали своих представителей в Совет. В новоснарядной мастерской выбрали большевиков Панова и Егорова[7]. В целом, подводя итоги выборов, прошедших на Путиловском заводе 28 февраля и 1 марта, большевики отметили, что из 40 депутатов-путиловцев большевиков было не более 10 человек[8].
Путиловцы, как и выборжцы, 28 февраля не ограничились выборами в Петроградский Совет рабочих депутатов - они, кроме этого, выбрали рабочий районный комитет, который расположился в проходной конторе завода, а вооружённые группы рабочих провели обыск на даче Шереметьева, изъяв находящееся там оружие[9].
На Васильевском острове завод «Сименс-Шуккерт» выбрал трёх большевиков в Петроградский Совет, а также трёх рабочих в районный Совет - ими тоже оказались большевики. На этом же собрании был образован отряд Красной Гвардии, в который в первый же день записалось 270 рабочих. Из рабочих также была создана вооружённая охрана завода. Обуховский завод тоже выбрал своих представителей в Совет - среди них был только один большевик[10].
В этот день также выбрали своих депутатов рабочие фабрики Воронин, Лютч и Чешир, завода «Русский Рено», завода Зеленова и Зимина, Ижорский завода, Государственной типографии[11], завода Айваз, Патронного завода, фабрики «Треугольник», завода «Вулкан»[12]. В целом, в Совет было делегировано 50 рабочих от различных заводов Петрограда[13].
Победившая революция открыла новые жизненные горизонты для рабочих, ещё вчера задавленных тяжёлым трудом и беспросветной нуждой:
«Рабочие завода «Айваз» не спали несколько ночей, — пишет участник событий Ф.И. Игнатьев, — работа шла по всем направлениям. Кто с оружием в руках, кто организовывал Совет рабочих и солдатских депутатов, кто на производстве создавал рабочие организации»[14].
«Калошница М.Н. Солдатенкова пишет в воспоминаниях о первых днях революции: «Я не могу выразить эту радость… Я считала себя у хозяев пропавшей на весь век. И вдруг воскресла, выросла. В ту ночь я надела русские сапоги и шапку мужа, рабочий пиджак, простилась с ребенком и ушла. Целых четыре дня, до 2 марта, не являлась домой. Родные думали, что я уже убита…».
Другая рядовая работница, калошница Вера Артамонова, пишет столь же волнующие строки:
«Я почувствовала в себе большую силу, что-то открылось передо мной большое. Я ни одной минуты не могла сидеть дома, все хотелось что-то делать, только бы уничтожить паразитов. Я интересовалась каждым вопросом, бегала и слушала речи на митингах. Потом, что поняла, сама все разъясняла рабочим. Стала называть себя большевичкой, хотя не разбиралась еще во многих вопросах… Безграмотная, забитая мужем, я тогда проснулась, захотела все знать и передать другим всю эту правду»[15].
Большевики выходят из подполья
Квартира рабочего Павлова, служившая нелегальной штаб-квартирой Русского Бюро ЦК большевиков, 28 февраля легализовалась. В этот день она служила не только местом встречи большевистских руководителей, но и была перевалочным пунктом плакатов, знамён, оружия. Здесь на улице Сердобольской, в доме №37 прошло первое, утреннее совместное собрание Русского бюро ЦК, Петербургского комитета и Выборгского райкома РСДРП(б), на котором присутствовало много освобождённых из тюрем большевиков. На этом собрании Шляпников доложил о первом учредительном собрании Совета и работе его Исполнительного комитета[16]. По итогам совещания большевики образовали новый состав Петербургского Комитета (ПК), тем самым освободив Выборгский райком от обязанностей ПК[17].
Для Выборгского райкома большевики подобрали помещение больничной кассы завода «Старый Парвиайнен», а для Петербургского Комитета - здание биржи труда. По воспоминаниям Шляпникова, на первом заседании ПК в здании биржи труда присутствовали не только действующие члены ПК, не только члены ПК, освободившиеся из тюрем, но и солдаты, пришедшие из Ораниенбаума. Один из обсуждаемых вопросов — выборы в Совет рабочих депутатов. Все были поражены «ничтожным» представительством большевиков в Совете.
В штаб-квартире Выборгского райкома — больничной кассе «Старого Парвиайнена» тоже было оживлённо: толпились рабочие, привозили и тут же распределяли оружие. На состоявшемся собрании представителей заводов Выборгской стороны обсуждалось вооружение рабочих, установление демократической республики, арест Николая II и его семьи. На собрании был создан Милиционный комитет, который реквизировал в свою пользу небольшую районную типографию. Соседний Лесной район контролировали рабочие завода «Айваз» и революционные студенты Политехнического института[18].
В Таврическом дворце Стасова организовала явочный стол большевиков, через который вышедшие из тюрьмы большевики, а также большевики-солдаты могли связаться с районными большевистскими организациями[19].
Политическая свобода, завоёванная в боях 27-28 февраля, начала давать свои плоды: уже к вечеру в городе повсеместно проходили митинги. Большевики втянулись в политическую борьбу, завязавшуюся на этих массовых митингах. В здании Сампсониевского братства (Большой Сампсониевский, 37в) проходил митинг с участием 2-3 тысяч человек. Митинг принял большевистскую резолюцию об устранении Временного комитета Гос. Думы, объявившим себя правительством, и заменой его «Революционным Правительством»[20].
Большевик Тайми получил от выборгского райкома задание выступить на одном из митингов, проходивших в кинотеатре на Большом Сампсониевском проспекте. Тайми вспоминал:
«Большой зал этого кинотеатра был набит народом. Здесь, в духоте и в тесноте, непрерывно с утра выступали ораторы. Публика постоянно менялась: одни уходили, новые втискивались с улицы, и митинг продолжался бесконечно».
Среди ораторов господствовали эсеры и меньшевики, которые, в конце концов, предложили резолюцию о полном доверии Временному комитету Гос. Думы. Вокруг резолюции разгорелась борьба. В ходе борьбы большевикам удалось провалить меньшевистскую резолюцию. В этот день Тайми побывал еще на нескольких митингах и везде, по его воспоминаниям, преобладали говорливые эсеры и меньшевики[21].
Борьба за власть в Таврическом дворце
Временный комитет членов Государственной думы страстно желал «водворить» порядок в Петрограде - в особенности подчинить себе восставший столичный гарнизон и вернуть солдат в казармы, но для этого надо было вернуть власть офицеров над солдатами. С этим либеральные думцы решили не медлить и уже в ночь с 27 на 28 февраля, едва оправившись от революционного шока, они перешли в наступление. Глава Военной комиссии полковник Энгельгардт в компании с думцем Бубликовым сочинили приказ о восстановлении «дисциплины» и необходимости возвращения солдат в казармы:
«Солдатам вернуться в свои казармы. Офицерам восстановить внутренний порядок в частях. Начальникам частей прибыть в Таврический дворец 28 февраля в 11 часов дня для получения распоряжений»[22].
Приказ был подписан Родзянко и этим же вечером отдан в типографию для печати. Но с этим приказом вышло не так, как того желали думцы: в пять часов утра 28 февраля Энгельгардта разбудили и пригласили в военную комиссию, где сообщили, что типографские рабочие решительно отказались печатать этот приказ, расценивая его как контрреволюционный. По воспоминаниям Энгельгардта, приказ уничтожили, не публикуя[23], но это не совсем так, поскольку приказ всё же получил известность в Петрограде.
Издание приказа либеральные думцы — члены Временного комитета Государственной думы — подкрепили своей активной деятельностью. В течение 28 февраля Караулов, Коновалов[24], Пуришкевич[25], Родзянко, Милюков[26] выступали с речами перед солдатами. Особенно активно агитировали солдат Милюков и Родзянко. Родзянко призывал солдат вернуться в казармы и подчиниться своим офицерам[27]. Милюков же в своих речах пошёл дальше: он не только призывал солдат подчиниться офицерам, но и призывал всем вместе подчиняться только Временному комитету Государственной думы, игнорируя Совет рабочих депутатов[28]. Этим же днём, 28 февраля, речи Родзянко к юнкерам Михайловского артиллерийского училища, лейб-гренадёрам, преображенцам и 9-му запасному кавалерийскому полку; Милюкова к 1-му запасному полку, к лейб-гренадёрам; Керенского к юнкерам Михайловского артиллерийского училища, содержащие подобную агитацию, были опубликованы в №2 «Известий» комитета петроградских журналистов и получили широкую известность в Петрограде и, соответственно, в солдатских массах[29].
Открытый контрреволюционный призыв Временного комитета вызвал возмущение не только в среде рабочих, но и среди солдат[30]. Призыв думцев вновь подчиниться офицерам означал фактическую демобилизацию революционных войск, возврат к прежним монархическим порядкам, добровольную сдачу революционных позиций. Это означало признать неправильным само восстание, сдать оружие и вручить свои жизни офицерам, власть которых днём ранее была сломлена в кровавой борьбе. Понятно, что солдатская масса не могла добровольно пойти на такое самоубийство. Возмущение рабочих и солдат проявилось на пленарном заседании Совета рабочих депутатов, которое 28 февраля началось в 12 часов дня.
Зал для заседаний Таврического дворца — Белый зал — не мог принять рабочих депутатов, поскольку на его хорах были размещены арестованные жандармы и полицейские. Совету пришлось работать в комнате №11, вмещавшую только около 200 человек.
Первым вопрос о приказе Родзянко затронул меньшевик Богданов, он был согласен с приказом и считал, что солдатам надо вернуться в казармы, а офицерам в свои части. При этом Богданов вынужден был констатировать, что у солдат «тревожное настроение»[31]. Спустя некоторое время вопрос о приказе Родзянко был поднят вновь и всё тот же Богданов вынужден был пояснять:
«Приказ сегодня в помещение Совета депутатов доставлен в нескольких стах экземпляров. Через несколько минут от комитета [Государственной думы поступило сообщение], что отменено и не подлежит никакому распространению. [Хотят] спрятать, запрещают, мотивировав тем, что с фронта возвращаются офицеры и так много, что излишне»[32].
Богданов невольно проговаривается — оказывается, меньшевики были не только осведомлены о приказе Родзянко, но и восприняли эти контрреволюционные действия буржуазии спокойно и с пониманием.
В следующих выступлениях депутаты Чернев, Савинов, Григорьев продолжили осуждать антидемократический приказ Родзянко[33]. Обстановка на заседании начала накаляться, и депутат Павлов с возмущением говорил:
«[Нас], как и других, волновало, что стала революция более спокойной. Кто уполномочил папу Родзянко? Когда во главе демократии статист Чхеидзе и Керенский не дадут. Приказ (погромная прокламация). Читает [его. Он] порядка старого. Предательство. Сюда и объяснения, кто уполномочил [Родзянко распоряжаться] с оружием»[34].
В этой сбивчивой (и, очевидно, не точно записанной) речи уже звучит разоблачение Временного комитета в реакционности и обвинение его в контрреволюции. Участник заседания меньшевик Рафес вспоминал, что к этому моменту обстановка накалилась настолько, что звучали призывы к аресту Родзянко и всего Временного комитета Государственной думы[35]. Социал-предатели меньшевики засуетились: прибывший на совещание, меньшевик Скобелев вынужден был взять слово и рассказом о событиях в Петропавловской крепости попытался сбить волну негодования депутатов и «заболтать» их[36]. В своём стремлении затушить недовольство солдат и рабочих Скобелев, судя по стенограмме, произнёс довольно продолжительную речь[37].
Несмотря на меньшевистские попытки увести собрание от обсуждения контрреволюционных действий думы, депутаты после манёвров Скобелева продолжили обсуждать приказ Родзянко. Выступивший сразу за Скобелевым депутат Бельский отметил, что Скобелев прервал обсуждение более важного вопроса на 40 минут. Бельский, занимавший, судя по его речи, меньшевистскую позицию по сделке с Временным комитетом, тем не менее отметил о приказе Родзянко, что «такие бумаги... не могут быть приняты»[38]. Затем выступил депутат Хямаляйнен, который охарактеризовал приказ Родзянко, как «дезорганизующий шаг», «палка [в колёса] революции» и призвал Совет «взять под цензуру все изд[аваемое] во всех типах бумажек»[39].
Следом слово взял депутат Вячеслав Молотов (будущий нарком иностранных дел СССР), отметив «контрреволюционный шаг Родзянко», он обратил внимание Совета, что это «дело мал[означительное]», главные вопросы революции, которую «провёл рабочий класс и революционная армия», заключаются в «свержении самодержавия», «образовании правительства» и «демократической республики» и в «имущественных отношениях»[40]. Затем депутат Грибков отметил, что «у Родзянко реакционная тенденция», а Гучков «потакает» реакции[41].
Далее в протоколе сделана незаконченная запись: «Здесь же...», что, вероятно, означает, что было несколько выступавших депутатов, речи которых не отражены в протокольной записи[42]. После этой записи идёт выступление депутата Сахаревского, который, отметив, что уже есть «23 запроса по этому вопросу» и «настроение сложное», предложил:
«Оповестить население, [что] только за подписью Совета рабочих депутатов действительны бумажки. Диктат пролетариата. Отпечатать постановление Совета рабочих депутатов, [что приказ Родзянко] — подделка и все [действительные] бумажки истекают от Совета рабочих депутатов»[43].
Это выступление депутата Сахаревского, вероятно, стало апогеем антибуржуазной риторики на первом пленарном заседании Совета. Для меньшевиков, эсеров и примыкающих к ним деятелей это было недопустимо, поскольку вся их деятельность была направлена на содействие либеральным буржуазным кругам, и они к этому моменту уже вовсю вели закулисные переговоры о передаче власти Временному комитету Государственной думы. Разговоры о власти, образовании правительства, «диктате пролетариата» чего доброго могли увести массу рабочих и солдат от соглашателей и оставить в политической изоляции социал-предателей и буржуазию. Поэтому в ход пошли все имеющиеся силы меньшевизма и эсеров: Рафес, Канторович, Гриневич, Богданов, Эрлих, Чхеидзе, Керенский, поддакивающий им Стеклов[44].
К чему же призывали снюхавшиеся с капиталом социалисты?
Бундовец Рафес: приказ Родзянко достаточно обсудить внутри Совета. Совет рабочих депутатов должен выяснить отношения с Временным комитетом и «усилить свой контроль за комитетом». При этом «нет необходимости обострять [положение]»[45].
Меньшевик Канторович: приказ Родзянко негодная «бумажка», которая покушается на революцию, поэтому Совет рабочих депутатов «должен диктовать условия комитету». Способ «диктовки» предлагался следующий: «поручить пред[ставителям] в комитете протестовать»[46].
Меньшевик Гриневич: «буржуазия почувствовала себя хозяином положения», но это всего лишь повод к тому, чтобы «призад[уматься] над тактикой». А вообще-то «пролетарские вопросы — ограничение [буржуазии] и выяснение способов [для этого]»[47].
Меньшевик Богданов: просить Чхеидзе и Керенского заявить протест во Временном комитете. Поручить Исполкому выяснить дальнейшие взаимоотношения с Временным комитетом, а Совету определить своё отношение к армии[48].
Бундовец Эрлих: принять резолюцию с протестом против «попытки безотв[етственного шага Родзянко]»[49].
Примыкающий к меньшевикам Стеклов: необходимо Керенскому предложить «разработать порядок, программу и дисциплину в армии». «Ни одного [шага не предпринимать]» до того как Керенский обсудит во Временном комитете приказ Родзянко[50].
Меньшевик Чхеидзе: «офицеры [возьмут] на себя дело организации войск»[51].
Наконец, Керенский завершает дебаты, заявляя, что приказ Родзянко «задержан», поскольку «редакция приказа невозможна»![52]. То есть для «революционера» Керенского суть приказа о восстановлении реакционного и монархического офицерства приемлема, не устраивает лишь прямолинейная форма, в которую он облечён. В этом вся «революционность» Керенского, которой нас так пугает Стариков и другие неомонархисты.
Далее, Керенский пытается запутать солдат, говоря, что они «сбиты с толку», поскольку «требуют отменить фронт». Но требование «отмены фронта» или попросту окончания войны неприемлемо для финансовой олигархии и таких её лакеев как Керенский. Бойня за их интересы не может быть остановлена и должна продолжаться, солдаты должны продолжать умирать, а тузы финансовой олигархии должны продолжать богатеть. Керенский призывает довериться «общественности», то есть буржуазии, и заклинает Совет рабочих депутатов находиться в «тесном контакте» с ней[53].
Для социал-предателей вопрос о господстве буржуазии даже не обсуждался - он всей их предыдущей деятельностью был уже решён и не подлежал пересмотру. Все их речи свелись к одурачиванию доверчивых рабочих и солдат. Ругая Временный комитет и используя революционную фразеологию, на деле мелкобуржуазные социалисты всеми правдами и неправдами тащили Совет в подчинение либеральной буржуазии.
После первого пленарного заседания Совета рабочих депутатов началась работа Исполнительного комитета Совета рабочих депутатов[54]. В Исполком потянулись делегации от солдат, которые были взволнованы «воззваниями и распоряжениями» Временного Комитета Гос. Думы. Вечером в одной из комнат Исполкома собралось несколько десятков солдат различных полков гарнизона и просили Исполком «войти в положение солдат», считая, что обратное возвращение к прежнему устройству армии, с всесилием реакционных офицеров, быть не может[55]. По замечанию участника совещания Шляпникова: «Настроения были ярко антиофицерскими»[56].
Таким образом, несмотря на все ухищрения меньшевиков и эсеров, солдатские массы, взбудораженные активностью реакционной думы, настаивали на устройстве армии на новых принципах, соответствующих свершившейся революции. Солдаты в своей массе категорически не принимали старые царские порядки в армии. К тому же стремление к изменению армейского устава неизбежно затрагивало вопрос организованности солдатской массы. Революционному петроградскому гарнизону была необходима собственная организация. Большевики этот вопрос решили в пользу участия солдат в Совете рабочих депутатов - уже к 28 февраля в рядах большевистской партии сформировалось чёткое понимание необходимого и полноправного участия солдат в Совете[57]. Меньшевистские же лидеры напротив, считали неприемлемым такое демократическое расширение Совета, поэтому в Исполкоме разгорелась дискуссия по вопросу об участии солдат в Совете[58]. Под давлением присутствующих солдат было принято решение сформировать солдатскую секцию при Совете путём выбора делегатов от каждой роты столичного гарнизона[59]. Разработка новых, революционных армейских устоев была поручена группе особенно активных солдат, среди которых Шляпников упоминает Падерина, Садовского, Борисова и «одного матроса» (вероятно, это матрос 2-го флотского балтийского экипажа Соколов).
Именно эта группа военных составит костяк сформированной 1 марта комиссии, которая и выработала знаменитый «Приказ №1», от которого у монархистов-белоэмигрантов и современных неомонархистов возникали и продолжают возникать острые приступы изжоги. К самому «Приказу №1» и его безусловному соответствию той сложившейся революционной обстановке мы обратимся в другом материале, а сейчас обратим внимание на то, что «Приказ №1» возник в результате борьбы солдат против попыток думы подчинить их офицерам и вернуть в казармы.
Соглашатели и буржуазия против Совета
Лакеи капитала, которые сначала были представлены в основном меньшевиками, а затем пополнились эсерами, продолжили свою деятельность по подчинению революции интересам финансовой олигархии Российской империи. Они достаточно спокойно восприняли попытку Родзянко подчинить солдат, совершивших революцию, реакционным монархическим офицерам, не только не сделав ни единой самостоятельной попытки противопоставить думцам революционную активность рабочих и солдат, но и попытавшись урезонить возмущённых солдат.
Откровенная контрреволюционная атака Родзянко и офицеров; возмущение солдат; острое желание солдат, большевиков и отдельных рядовых эсеров и меньшевиков организовать петроградский гарнизон по новым революционным законам - всё это заставило верхушку социал-предателей форсировать передачу власти от Совета в руки буржуазного Временного комитета. Вечером только часть Исполнительного комитета Совета собралась обсудить передачу права формирования правительства Временному комитету. Рассказывая об этом собрании, бундовец Рафес лукаво обмолвился о «неполном» составе Исполкома[60], однако в действительности это было намеренное уединение меньшевистской части Исполкома для кулуарного, келейного решения главного вопроса революции - вопроса о власти. Лишение рабочих и солдат возможности составить своё революционное правительство меньшевики и эсеры могли выполнить только обманным способом, только за спиной Совета, только за спиной совершивших революцию рабочих и солдат.
Соглашателями состав Временного правительства виделся только буржуазным, поэтому на кулуарном собрании обсуждалось лишь два вопроса: надо ли участвовать в правительстве социалистам и какие выдвинуть требования к программе Временного правительства. Докладчиками на эти темы были Стеклов и Суханов. Они сделали сообщение на основании проведённых 28 февраля закулисных переговоров с членами Временного комитета[61]. Наибольшие споры возникли вокруг вопроса об участии социал-предателей в буржуазном Временном правительстве. Вопрос был настолько острый, что обсуждение продолжилось после собрания. Так меньшевистский Организационный комитет собрался на квартире узким составом (12 человек) и продолжил обсуждение до глубокой ночи[62].
«Революционная» дума не ограничилась приказом Родзянко и агитацией солдат подчиниться офицерам - утром 28 февраля было опубликовано объявление о «взятии» власти Временным комитетом членов Государственной думы в виду того, что самодержавное правительство перестало существовать[63]. В девять министерств Временным комитетом было направлено 23 комиссара[64]. Наряду с открытой попыткой подчинить революционный гарнизон, буржуазия осуществляла скрытую работу по консолидации контрреволюционных сил. Военная комиссия, руководство которой окончательно перешло к Временному комитету, стала усиливаться реакционными, монархическими офицерами генерального штаба. Были вызваны и прибыли к 10 утра полковники Якубович, Туган-Барановский и Туманов, позднее во дворец прибыл полковник Половцев[65]. Но этим не ограничились контрреволюционные потуги Энгельгардта и компании. По свидетельству Мстиславского, Военная комиссия вступила в прямые контакты с генералом Ивановым, назначив начальником штаба его карательного отряда полковника Доманевского. Для связи и координации совместных действий из Военной комиссии думы навстречу генералу Иванову был выслан офицер - полковник генерального штаба Тилли[66].
Сам Родзянко не отставал от своих монархистов-офицеров: известно, что он намеревался выехать из Петрограда навстречу Николаю II для переговоров, но железнодорожные рабочие, узнав об этом, отказались предоставлять поезд Родзянко, поэтому около 18 часов 28 февраля царь получил телеграмму от Родзянко, что выехать тот не может и встреча не состоится. Николай ответил, что будет ждать Родзянко в Пскове[67].
* * *
Итак, 28 февраля стал днём окончательной ликвидации царского сопротивления в столице; стал днём формирования и начала работы Совета рабочих депутатов и таким образом, можно говорить, что 28 февраля - это день окончательного разгрома самодержавия в Петрограде.
Революцию совершил пролетариат столицы, который своей самоотверженной и организованной борьбой против царизма расшатал его репрессивный аппарат и сумел привлечь на свою сторону солдатские массы петроградского гарнизона, в союзе с которыми и был нанесён смертельный удар по самодержавию.
В борьбе с самодержавием рабочий класс опирался на свои силы, на свою организованность и своё упорство. Готовила революцию, ни один год просвещая, организовывая и направляя на борьбу с царизмом, политическая сила рабочих - партия большевиков. Без этой политической силы, умеющей раскрыть глаза рабочих на действительность, обозначить цели пролетариата, организовать их на борьбу за достижение этих целей, правильно распределить силы и правильно определить направление удара, Февральская революция 1917 года в России не могла бы ни состояться, ни победить. Исторические факты свидетельствуют, что рабочий класс, организованный и руководимый большевиками, явился действительной движущей силой Февральской революции 1917 года.
Но есть другая, «неидеологизированная» история — это история стариковых, спиридовичей, мультатулей, солженицыных, катковых и прочих адвокатов царизма и белогвардейщины, которые формируют фальсифицированный дубликат истории. Несмотря на то, что Стариков не привёл ни единого факта об организации правительствами Англии и Франции восстания в Петрограде, он, тем не менее, продолжает настаивать:
«”Союзники” России по Антанте и являются основными организаторами, спонсорами и вдохновителями русской революции. И первого ее этапа — Февраля, и второго — Октября» (курсив - так у Старикова — прим. И.Я.)[68].
По ходу своей «исторической» книжки[69] Стариков пытается заменить отсутствие фактов некой логической конструкцией, которая «объясняет» причины и движущие силы Февраля, как заговор союзных держав против Российской империи. Но даже для этой умозрительной, кабинетной, высосанной из пальца «теории» Старикову необходимы какие-то факты или хотя бы какие-то косвенные свидетельства, позволяющие обосновать её. И он «находит» их. «Находит», подтасовывая и передёргивая действительные события, извращая и перевирая исторические документы и мемуары свидетелей революции, придумывая новые «факты» и так далее. Словом, в основе «теории» Старикова, как и любого другого монархиста, о Февральской революции лежит ложь.
Надо отметить, что ложь современных заговорщицких «исторических теорий» - это заимствованная ложь, поскольку в основе неомонархической историографии лежит столетней давности белоэмигрантская заговорщицкая теория. Белоэмигранты-монархисты обвиняли государственную думу и высших военных в заговоре против Николая II и создали целую «теорию» падения царской монархии из-за заговорщицкой возни думцев и генералов. Вот и Стариков повторяет вслед за монархистами:
«Воспользовавшись «стихийными» беспорядками, военные заговорщики просто воплощают свой старый план. Они не подозревают, что «случайные» и «загадочные» выступления рабочих и солдат для того и организованы, чтобы направить события совсем в другое русло»[70].
Повторяя свою клевету на петроградских рабочих и солдат, Стариков приравнивает генералов царской армии к революционерам. Алексеев, Рузский, Эверт, Брусилов, Лукомский, Данилов, Гурко - эти генералы, оказывается, «совершили» Февральскую революцию! Только заинтересованный в сокрытии исторической правды человек может так нагло, так неприкрыто, так бесцеремонно перевирать историю. Таковыми бесцеремонными и заинтересованными лгунами являются монархисты-белоэмигранты и Стариков, которые приравнивают дореволюционную возню части (только лишь части) генералов и части деятелей буржуазии по смене одного монарха (Николая) на другого (Михаила). Возню, которая не предполагала никаких изменений в империи, не устраняла ни одной причины революции. Это не просто беспардонная ложь - это подлог, подмена, когда реакционнейшие, ненавидящие и презирающие рабочих и крестьян генералы и крупнейшие капиталисты-контрреволюционеры, всеми силами стремящиеся задушить революцию, предстают революционерами, борцами за свободу. Монархистам-белоэмигрантам этот подлог был необходим для борьбы с большевиками, которые, таким образом, становились не авангардом совершивших революцию рабочих и крестьян, а кучкой жуликов, случайно захвативших власть. Старикову, Мультатули и прочим современным неомонархистам такой подлог необходим для того, чтобы лишить современных трудящихся бесценного исторического опыта и таким образом разоружить их в борьбе за свои права. За этим «не политическим» подходом к истории, за «плюрализмом» исторических трактовок, за критикой «идеологизированной» и «нетерпимой» советской исторической школы стоят вполне определенные классовые интересы угнетателей и эксплуататоров.
Ив. Якутов