Некоторые думают, что ГУЛАГ помог индустриализации и экономике СССР. На самом деле все наоборот
60 лет назад приказом по Министерству внутренних дел СССР было расформировано Главное управление лагерей, ГУЛАГ — зловещая система тюрем, колоний и лагерей, самое жуткое порождение сталинского тоталитаризма, уничтожившее около 1,6 млн человек. Сегодня, когда сталинизм снова водружается на пьедесталы, мы сталкиваемся с безапелляционными утверждениями о том, что деятельность ГУЛАГа как организатора массового подневольного, рабского труда оправдана массированной индустриализацией, подготовкой к войне и послевоенным восстановлением. Факты говорят об обратном: лагерная система не просто была экономически непродуктивой, убыточной — она вредила задачам индустриализации.
ГУЛАГ: начало
Система ГУЛАГа начала формироваться на рубеже 1920-30-х годов в связи с коллективизацией, раскулачиванием и огромным притоком репрессированных. Первоначально речь шла о создании на отдаленных территориях страны лишь нескольких лагерей в дополнение к единственному тогда Соловецкому. Они должны были принять до 50 тыс. человек, но численность заключенных резко увеличилась — на сотни тысяч человек. Куда их девать, сначала было непонятно. Лагерное начальство заключало договоры с различными предприятиями и передавало им дармовую рабсилу, в основном на строительные работы и лесозаготовку.
Поворотный момент в становлении ГУЛАГа — строительство Беломорско-Балтийского канала, начавшееся во второй половине 1930 года. Здесь лагерная экономика впервые проявила свои «преимущества»: насильственное и быстрое сосредоточение больших, до 100 тыс. человек, трудовых масс и их нещадная эксплуатация привели к тому, что канал был построен всего за два года.
Советское руководство увидело в лагерной системе колоссальный производственный ресурс.
Историк Олег Хлевнюк отмечает: «Экономика принудительного труда выполняла следующие функции, осуществление которых было невозможно (или почти невозможно) при помощи „обычных“ методов принуждения и стимулирования трудовой деятельности. Во-первых, она обеспечивала развитие тех отдаленных, труднодоступных регионов, отличавшихся крайне неблагоприятными климатическими условиями и отсутствием элементарной первоначальной инфраструктуры, привлечение в которые вольнонаемных работников требовало значительных средств. Во-вторых, она поставляла чрезвычайно мобильную рабочую силу, легко перебрасываемую с объекта на объект в зависимости от потребностей государства. В-третьих, эту рабочую силу можно было эксплуатировать практически без ограничений, вплоть до полного истощения. В-четвертых, угроза попасть в жернова ГУЛАГа „дисциплинировала“ „свободных“ работников. В-пятых, существование значительной прослойки заключенных и других „спецконтингентов“ снижало давление на скудный потребительский рынок, облегчало решение острейших социальных проблем, например, жилищной».
Еще до завершения строительства Беломорско-Балтийского канала было принято решение об использовании труда лишенных свободы на строительстве канала Москва-Волга, Байкало-Амурской железнодорожной магистрали, на освоении месторождений угля и нефти Печорского бассейна, для форсирования золотодобычи на Колыме, инфраструктурного развития Дальнего Востока, Средней Азии.
В годы «большого террора», 1937-1938-й, контингенты колоний и лагерей выросли с 1,2 до почти 1,7 млн человек, а к началу Великой Отечественной войны — до 2,3 млн. Во время войны около полумиллиона человек были освобождены из-за эвакуации лагерей или отправлены на фронт, более 1 млн — умерли от болезней и истощения. Даже с учетом притока новых заключенных, в том числе представителей «неблагонадежных» национальностей и военнопленных, численность заключенных на конец войны сократилась почти до уровня перед «большим террором». По оценкам НКВД, во втором полугодии 1945 года недостаток рабочей силы на предприятиях наркомата составлял 750 тыс. человек. К началу 1950-х, в связи с возобновившимися репрессиями, число узников ГУЛАГа стабилизировалось на уровне 2,5 млн человек, из них трудоспособных — около 2 млн, примерно девятая часть от числа вольнонаемных работников. (Правда, как подчеркивает историк Андрей Суслов, такой труд вряд ли можно назвать вольнонаемным в полном смысле слова: «Труд колхозника, почти ничего не получавшего за свои трудодни и не имевшего права покинуть колхоз, или труд заводского рабочего, фактически прикрепленного к предприятию: по большому счету, вольного труда в СССР не существовало, имелись лишь разные градации труда принудительного»).
Если во время войны ГУЛАГ сосредоточился на возведении металлургических заводов и аэродромов, выпуске военного обмундирования и боеприпасов, то после снова занимал ведущие и исключительные позиции в железнодорожном и гидротехническом строительстве, лесозаготовках, а также в золотоплатиновой и асбестовой промышленности, в добыче алмазов и апатитов, в производстве олова и никеля, в строительстве нефтеперерабатывающих предприятий и объектов «атомного проекта», в рамках которого большую роль играли также так называемые «шарашки» — закрытые конструкторские бюро. Значительная часть заключенных занималась сельским хозяйством и выпуском товаров широкого потребления.
Бессмыслица террора
Казалось, ГУЛАГу под силу любые хозяйственные задачи. Но какой ценой? Неэффективность ГУЛАГа была головной болью руководства системы лагерей.
Во-первых, затраты на заключенных не покрывались отдачей от их эксплуатации. В начале 1950-х замминистра внутренних дел Василий Чернышев в своих отчетах «наверх» признавал: содержание заключенных обходится очень дорого, и во многих случаях убыточно для производства и строительства, «учреждения, содержащие заключенных, в связи с убытками на производстве и строительстве не могут оплатить необходимое продовольствие, вещевое снабжение или капитальные работы».
Эта диспропорция становилась особенно выпуклой в период «большого террора» второй половины 1930-х и в конце 1940-х, когда в полный рост вставала проблема «излишков» заключенных. Приходилось отвлекать ресурсы на этапирование, срочное строительство новых лагерей, организацию управления (плюс 10% от расходов на содержание заключенных), охраны и надзора (плюс еще 20-25%), на обеспечение заключенных одеждой, обувью, питанием и так далее. Неготовность ГУЛАГа к наплыву новых заключенных приводила к их высокой смертности.
Руководителям ГУЛАГа советская власть помогала расстрелами. «Кризисное состояние лагерей и невозможность хозяйственного использования дополнительных сотен тысяч заключенных были важной причиной небывалого количества смертных приговоров. За полтора года, с августа 1937-го до ноября 1938 года, были расстреляны, по официальным данным, почти 700 тыс. человек. Значительную часть из них, как показывают списки расстрелянных, составляли трудоспособные мужчины, квалифицированные специалисты и рабочие, которых постоянно не хватало на объектах НКВД», — сообщает историк Олег Хлевнюк.
Во-вторых, каким бы жестоким ни было принуждение, производительность рабского труда была, естественно, низкой.
Еще в 1939 году Госбанк заключал, что эффективность выполнения строительно-монтажных работ на стройках ГУЛАГа почти в четыре раза ниже, чем на стройках Наркомата по строительству, при этом строительные механизмы использовались хуже в три раза.
И хоть подневольный труд постепенно механизировался (с довоенного времени к началу 1950-х объем механизированных земляных работ вырос в полтора раза, на заготовке и вывозке леса — вдвое, а количество экскаваторов на стройках НКВД—МВД увеличилось в шесть раз, почти до тысячи единиц), лагерная экономика продолжала держаться преимущественно на тяжелом, низкопроизводительном физическом труде заключенных и, «предоставляя» их другим секторам советской экономики, «заражала» их таким же наплевательским отношением к техническому прогрессу. При этом, по официальным данным начала 1950-х годов, норму выработки не выполняли около 30% заключенных, занятых на сдельных работах. Для сравнения: у вольнонаемных доля не справляющихся с планом доходила до 10%.
В-третьих, рекордные экономические показатели достигались за счет хищнической эксплуатации природных ресурсов. Олег Хлевнюк приводит такие данные: если в 1928–1933 годах на Колыме было добыто 1937 кг золота, то за 1934–1936 годы — более 53 тонн, а в 1937 году — 51,5 тонны. Вместе с тем, если с 1935-го по 1938 год, благодаря разработке наиболее богатых месторождений, среднее содержание золота составляло от 19 до 27 граммов на кубический метр промытых песков, то в 1946–1947 годах — уже только около 7 граммов, что вело к снижению объемов добычи и удорожанию золота.
Отношение к заключенным как к неисчерпаемому ресурсу почти ничего не стоящей (хотя, как мы убедились, это было совсем не так) рабочей силы вело к принятию совершенно неоправданных — ни с хозяйственной, ни со стратегической, ни тем более с экономической точек зрения — проектов и программ. Несколько примеров. К 1938 году протяженность начатых, но законсервированных железных дорог, которые в значительной части прокладывались силами заключенных, приближалась к 5 тыс. километров. В 1940 году было остановлено строительство Куйбышевского гидроузла, начатое тремя годами раньше. В том же году пропускная способность уже сданного Беломорско-Балтийского канала использовалась лишь на 44%, а в 1950 году — вообще на 20%. Наиболее яркий пример послевоенной гигантомании пополам с бесхозяйственностью — законсервированная железная дорога Чум—Салехард—Игарка.
За каждым таким «начинанием» — тысячи загубленных человеческих жизней, не говоря о миллионах и миллиардах рублей. Деньги были выброшены на ветер, следовательно, другие сферы, такие как отсталые сельское хозяйство и жилстрой, этих денег не увидели, оставшись едва ли не на доиндустриальном уровне. «Действительно, многие объекты, возведенные заключенными, было очень трудно или почти невозможно строить при помощи вольнонаемных рабочих, однако была ли необходимость строить эти объекты вообще? — вопрошает Олег Хлевнюк. — Формально затраты на строительство и эксплуатацию таких предприятий повышали общие показатели экономического развития. Фактически они тормозили реальную индустриализацию».
Коррупция по-сталински
Отдельно нужно сказать о коррупции в ГУЛАГе. Архивная документация и исследования историков вдребезги разбивают представления о том, что «при Сталине был порядок».
Характерные особенности лагерной системы — удаленность от вышестоящих инстанций, изолированность и, следовательно, бесконтрольность — способствовали расцвету приписок и хищений. Тем более что многие стройки НКВД—МВД финансировались без проектов и смет, по фактическим расходам, а заработная плата лагерных администраторов была настолько непривлекательна, что на работу в лагеря зачастую направлялись худшие работники МВД, многие — в наказание за некомпетентность, разгильдяйство и злоупотребления.
Изобретательность, наглость преступников и масштабы воровства впечатляют.
Рассказывает американский исследователь ГУЛАГа Дж. Хейнцен: «Бухгалтер из Каргопольского лагеря заработал более 27 тыс. рублей, посылая подложные письма родственникам заключенных, в которых просил снимать деньги с их личных счетов и пересылать в лагерь. В Белорусской ССР несколько бухгалтеров и кассиров были вовлечены в тщательно спланированное мошенничество с подделкой документов. Преступники получили доход в размере 90 тыс. рублей, составляя платежные ведомости на фиктивные должности и даже создавая фиктивные рабочие бригады, зарплата которых попадала в руки мошенников. Некий начальник конвоя ефрейтор Царегородцев переправил несколько тонн угля в ближайший город и продал его на „черном рынке“. Главный бухгалтер Иркутского управления Дальстройснаба МВД, подавая счета на подпись лагерной администрации, оставлял немного места перед вписанной суммой. Таким образом, подписанный счет на 7 тыс. руб. он легко превращал в счет на 47 тыс., попросту дописав цифру 4 перед цифрой 7000. При помощи этого трюка бухгалтеру удалось присвоить 340 тыс. рублей. Работники лагерей (в том числе и члены партии) иногда объединялись с заключенными для совершения краж. Начальник подкомандировки лагерного пункта, кандидат в члены ВКП (б) Москалев и другие служащие при содействии работавших на кухне заключенных совершили хищение сотен килограммов хлеба, муки и других продуктов».
Ежегодный ущерб от хищений составлял десятки миллионов рублей. Кроме того, в системе ГУЛАга процветала теневая торговля льготами, должностями и дефицитными товарами, растраты, взяточничество. Руководство ГУЛАГа прикладывало немало усилий — устраивало внезапные проверки, вербовало информаторов из числа заключенных (на сентябрь 1947 года их насчитывалось почти 140 тыс.), каждый год под суд шли тысячи злоумышленников. Но осведомителей запугивали, убивали или подкупали продуктами питания, более легкими условиями работы и другими благами, проверки носили выборочный характер и не могли выявить большинство эпизодов растрат и хищений — и государство оказалось бессильно искоренить вседозволенность «на местах».
«Коррупцию в ГУЛАГе стоит рассматривать как часть более широкого общегосударственного феномена, являвшегося одной из основных черт советской экономической и общественной жизни на протяжении всего периода правления Сталина и после его смерти, — пишет Хейнцен. — Природа сталинской экономики, с ее национализированной собственностью и инфраструктурой, строго централизованной системой планирования, хроническими дефицитами и однопартийной монополией на власть, дала бюрократам великое множество возможностей и стимулов к наживе за государственный счет. 1940–50-е годы отмечены коррупцией на всех уровнях общественной и экономической жизни Советского Союза. Советские чиновники обогащались и нарушали законы множеством различных способов».
Свобода сильнее
Советское правительство и руководители лагерной системы трезво оценивали неэффективность ГУЛАГа, и с самого начала закладывали целый набор мер, стимулирующих производительность труда: объявление заключенным благодарности с занесением в личное дело, выделение нескольких дней отдыха по окончании «ударных» работ, выдача премиального вознаграждения деньгами, усиленным продовольственным пайком или вещами, улучшение жилищных и бытовых условий (предоставление дополнительных личных свиданий, свободных прогулок, права получения и отправления корреспонденции вне нормы и очереди и так далее).
Наиболее действенным стимулом были зачеты рабочих дней при перевыполнении плановых заданий: один рабочий день засчитывался за полтора-два, таким образом сокращался срок заключения. Однако в 1938 году Сталин наложил запрет на эту форму поощрения. «Нельзя ли повернуть дело по-другому, чтобы эти люди оставались на работе — награды давать, ордена, может быть? — заявил он на заседании Президиума Верховного Совета СССР. — А то мы их освободим, вернутся они к себе, снюхаются опять с уголовниками и пойдут по старой дорожке. В лагере атмосфера другая, там трудно испортиться… Семью нужно дать им привезти и режим для них изменить несколько, может быть, считать их вольнонаемными. Как у нас говорилось — добровольно-принудительный заем, так и здесь — добровольно-принудительное оставление».
Историк Леонид Бородкин описывает, на каких условиях 9 тыс. заключенных-ударников труда переводились на ограниченно-свободное проживание в зоне строительства БАМа: «Им выплачивалась зарплата как вольнонаемным рабочим, разрешалось совместное проживание с семьями, изъявившими желание переехать на постоянное жительство в район строительства Байкало-Амурской магистрали (при этом расходы, связанные с переездом, питанием в пути и перевозкой имущества этих семейств относились за счет государства). Сельхозбанк предоставлял переведенным на свободное проживание с семьями кредит на строительство жилых домов сроком на 10 лет, им отводились необходимые земельные участки. Эти семьи освобождались от всех налогов, сборов и государственных поставок сроком на 10 лет, с них снимались все недоимки по сельхозналогу, культсбору, страховым платежам и обязательным поставкам сельхозпродуктов, числившиеся за ними по прежнему месту жительства. Наконец, Сельхозбанк СССР обязан был выдать всем переведенным на свободное проживание с семьями долгосрочный кредит сроком на 5 лет на покупку коров».
На первое полугодие 1950 года, приводит данные Олег Хлевнюк, среднемесячная численность вольнонаемных работников на основном производстве и в капитальном строительстве МВД (без вольнонаемного состава управления лагерей) составляла 660 тыс. человек, или без малого 40% общей численности всех работающих.
Если говорить о заключенных, то средств на их охрану не хватало, поэтому широкое распространение получило так называемое «расконвоирование» — освобождение от охраны и разрешение свободно перемещаться вне лагерных зон. А в марте 1950 года руководство МВД в целях повышения производительности труда и рентабельности производства добилось введения для лагерных рабочих заработной платы. Таким образом, лагерная экономика фактически входила в русло гражданской.
Совет министров СССР ввел оплату труда заключенных во всех исправительно-трудовых колониях и лагерях, за исключением особых, где содержались «политические». Всем работающим заключенным зарплата выплачивалась исходя из пониженных тарифных ставок и должностных окладов, с применением премиальных, установленных для рабочих, инженерно-технических работников и служащих в соответствующих отраслях. Из заработной платы заключенных удерживалась стоимость гарантированного питания, выдаваемой одежды и обуви и подоходный налог. Несколько позже бригады заключенных, полностью или сверх плана выполнявшие производственные задания и соблюдавшие лагерный режим, перевели на выплату всего заработка, без вычетов за гарантированное питание, члены таких бригад питались в платных столовых за счет личного заработка. Если же заработок работающего заключенного был меньше суммы причитающихся с него удержаний, на руки ему выдавалось не менее 10% фактического заработка (позднее, из-за злоупотреблений «халявщиков», гарантированный минимум выдавался только в случае выполнения нормы выработки). Кроме того, на многих объектах МВД возобновлялись зачеты рабочих дней, то есть механизм сокращения срока заключения для «ударников труда».
В то же время устанавливался новый порядок премирования лагерных администраций: отныне поощрялись лишь «особо отличившиеся на работе и обеспечившие хорошие показатели трудового использования контингента и доходности лагерных подразделений». Вместе с тем лагерным администрациям предписывалось улучшить работу торговой сети и общественного питания, чтобы «во всех имеющихся ларьках и магазинах постоянно находился установленный ассортимент продуктов питания, пользующихся спросом у заключенных, в количествах, обеспечивающих покрытие полной потребности».
В результате, как указывает Леонид Бородкин со ссылкой на справку орготдела ГУЛАГа, уже во втором квартале 1950 года число невыполняющих нормы выработки снизилось с 35% до 27%, выработка на одного рабочего повысилась на 14%, среднемесячная зарплата выросла с 260 рублей до 285 рублей (средняя месячная зарплата советского рабочего в 1950 году составляла 640 рублей). По итогам 1950 года министр внутренних дел Круглов докладывал: заключенные стали сами следить за загрузкой своего рабочего дня, устранять недостатки в организации проведения работ и технологии производства, ставить вопросы о сокращении численности бригад и звеньев, отказываться от лишних людей, стремясь выполнить работу с меньшим числом работающих, активнее участвовать в изобретательстве и рационализации производства, появился интерес заключенных к повышению квалификации и к переквалификации на ведущие профессии — с целью повышения своего заработка, улучшилось состояние торговли в колониях и лагерях, физическое состояние контингента.
Последний вздох
Но и усовершенствования начала 1950-х не вытянули экономику ГУЛАГа из кризиса нерентабельности. В октябрьской записке министра Круглова на имя Лаврентия Берии в 1950 году говорилось, что на строительстве Волго-Донского канала содержание одного заключенного обходилось в 470 рублей в месяц, тогда как его зарплата составляла около 390 рублей. По итогам первого полугодия 1954 года расходы по содержанию колоний и лагерей превысили доходы от предоставления рабочей силы почти на 450 млн рублей, на покрытие разницы государство выделило лишь 270 миллионов, что «создало в лагерях и колониях финансовое напряжение». В следующем, 1955 году превышение расходов над доходами составило уже 860 млн рублей. При этом ГУЛАГ обеспечивал менее 2,5% от общего объема промышленного производства СССР.
По этому поводу ведомства вели между собою обширную переписку, генерируя огромные потоки документации. Так, за 10 месяцев 1954 года в ГУЛАГ поступил 329501 документ, 259345 документов было отправлено из ГУЛАГа, с учетом приказов и указаний ГУЛАГа, его управлений и отделов, разосланных в периферийные органы, общее количество документов превысило 709 тыс., было израсходовано 5544 килограммов писчей бумаги.
Но единственным реальным способом «свести концы с концами» было удлинение рабочего дня и увеличение норм выработки для заключенных. «Очевидно, что именно возможность сверхэксплуатации заключенных была главным преимуществом лагерной экономики. Однако эта была лишь видимая сиюминутная „выгода“, — объясняет Олег Хлевнюк. — Преждевременная гибель в ГУЛАГе сотен тысяч людей, бессмысленное расточительство в каторжном труде сил и талантов, способных принести несравнимо большую пользу на свободе (жалобы на использование квалифицированных кадров не по назначению, на тяжелых физических работах — одна из самых распространенных тем в ведомственных документах НКВД—МВД), существенно ослабляли трудовой потенциал страны. Кроме того, из общественного производства выпадали многие десятки тысяч работоспособных людей, охранявших заключенных».
Становилось совершенно ясно: ГУЛАГ бессмыслен и даже вреден с точки зрения экономических и хозяйственных интересов страны, единственное его сущностное назначение — быть карательной машиной, мясорубкой террора.
После смерти Сталина правительство прекратило строительство двух десятков различных предприятий и сооружений, «не вызванное неотложными нуждами народного хозяйства», на которые к тому времени уже было потрачено 6,3 млрд рублей, в 1953 году планировалось потратить еще почти 3,5 млрд рублей, а общая сметная стоимость капитального строительства оценивалась более чем в 49 млрд рублей. Вслед за этим последовала широкая амнистия: из 2,5 млн заключенных на свободу вышел 1 млн, в том числе отъявленные уголовники. ГУЛАГ отрыгнул вспышкой насилия, и через семь лет после смерти Сталина и Берии издох сам.
Использованы данные сборника «ГУЛАГ: экономика принудительного труда», издательство «Российская политическая энциклопедия», Фонд первого президента России Б. Н. Ельцина, Москва, 2008 г.
