Зачем говорить с убийцей
Проблема, которую поставил на наше обсуждение Навальный, публично заявив о том, что готов дебатировать с Гиркиным, — не такая плоская и не такая ясная, как кажется в первую минуту.
Есть очень большое искушение начать и тут же закончить обсуждение, просто сказав, что Гиркин — никакой не националист, а бандит и убийца. Он сам убивал, других звал убивать, радовался, когда убийцы под его водительством убивали легко и много, публично гордился результатами этого массового убийства.
Это, конечно, чистая, хотя и грубая, правда. Не всякий националист — бандит, не всякий бандит — националист, но в этих двух пересекающихся множествах один признак — точно доминантный. Если мы имеем дело с бандитом-националистом, то важно тут именно то, что он бандит, а не что-либо другое.
Точно также, если нам вдруг встретится грабитель, окончивший музыкальную школу по классу тромбона, правильно все же будет называть его грабителем, а не музыкантом. А если вдруг мы увидим насильника, которому в свободное от изнасилований время удалось вывести на даче новый сорт гладиолусов, следует все же говорить о нем как о насильнике, а не как о талантливом знатоке тычинок и пестиков.
Так и тут. Бандит есть бандит, убийца есть убийца, — и отвлекаться на какие-то сопровождающие убийство философские тонкости и мировоззренческие обстоятельства было бы странно.
Но задача для анализа усложняется тем, что у бандита в данном случае есть его банда. А в этой банде — очень разные люди, среди которых немало и таких, которые пока не успели совершить ничего ужасного. И все их участие в банде пока свелось только к сочувствию идеям и лозунгам, которыми бандит прикрывал свой бандитизм. Эти люди позволили бандиту себя обмануть, задурить, увлечь. Но пока их увлечение не выразилось ни в каких реальных поступках, свойственных бандитам. Ну вот, сказано ими сколько-то ужасных слов, прочитано и обсуждено сколько-то нелепых статеек, одобрено сколько-то фальшивых и лживых речей. Но ни до чего необратимого, по-настоящему страшного дело — в их персональном случае — не дошло.
Эти люди оказались под влиянием — а иногда под обаянием — бандита, потому что искали и нигде больше не нашли способа выразить и воплотить свое отвращение к несправедливости и подлости мира, который их окружает. Бандит обманул их. Бандиты ведь часто бывают еще и изощренными обманщиками: потому что хитрость, изворотливость, лживость — это естественная часть их бандитского ремесла.
До этого места — я понятно объясняю? Хорошо, дети, тогда слушайте дальше.
Ну так вот.
Этих людей надо от бандита увести. Надо вытащить их из банды, пока они там ходят в сочувствующих, а ничего по-настоящему бандитского наделать не успели.
Получается, что согласие Навального на эти дебаты — очень большой риск. Ему нельзя на этих дебатах оказаться слабее. И завершить их с невразумительным результатом — как-то «пополам напополам» — тоже нельзя.
Потому что тогда выйдет, что он просто поговорил с бандитом, и как будто бы самим этим своим разговором дал бандиту на время почувствовать себя не убийцей, а «нормальным человеком», с которым вообще возможен разговор о чем-то, кроме убийств, которые он уже совершил или собирается совершить. Таким результатом он фактически поможет бандиту строить свою банду и дальше.
Но если оказаться на этих дебатах гораздо сильнее, и увести от бандита хотя бы часть обманутых и прельщенных им людей, — это будет большое и важное дело. А уж на каких мотивах, на каких сюжетах для обсуждения произойдет лишение бандита этой «небезнадежной» части его банды, — не так важно. Просто надо попытаться оставить бандита одного. Лучше бы — вообще одного. Особенно раз он сам нарывается.
Но это опасная, жестокая игра. На грани допустимого риска, совсем на грани.
Вернуться назад