Адрианопольский мир. Начавшаяся война с Турцией оказалась вовсе не той легкой прогулкой, которую ожидали в Петербурге, кампания 1828 года на Балканах была фактически проиграна, не смотря на ряд частных успехов, одержанных армией в результате весьма высокого напряжения усилий. В...

Адрианопольский мир

Олег Айрапетов, 1 Мая 2016, 14:28 — REGNUM Начавшаяся война с Турцией оказалась вовсе не той легкой прогулкой, которую ожидали в Петербурге, кампания 1828 года на Балканах была фактически проиграна, не смотря на ряд частных успехов, одержанных армией в результате весьма высокого напряжения усилий.В кампанию 1828 г. наша армия на Балканах понесла значительные потери. Самым страшным ее врагом были болезни — поначалу в основном холера. С мая 1828 г. по февраль 1829 г. в полковых лазаретах находилось на излечении 75.226 легко больных, в госпиталях — 134.882 тяжело больных. Всего за это время на излечении находилось 210.108 больных. Таким образом за 10 месяцев практически каждый солдат Дунайской армии дважды побывал в лазарете. Армия потеряла около 22.000 чел. из 113.000, т. е. около 19%, она испытывала большой недостаток и в лошадях — 5.000 строевых, 3.100 артиллерийских и около 4.000 обозных. Ей был необходим отдых и доукомплектация. С весны 1829 г. к холере добавилась и чума. Если погибших людей еще хоронили, то в городах и крепостях практически повсюду валялись туши животных. С потеплением появились первые признаки новой болезни. С мая она приобрела характер эпидемии. Болезнь проявлялась практически повсюду по тылам русской армии. Населенные пункты пустели, что немедленно сказывалось на снабжении. Даже в городах не было возможностей для устройства новых госпиталей, а имевшиеся быстро переполнились. Гарнизон Варны с 19(31) мая по 20 июля (1 августа) 1829 г. потерял 5.123 чел. заболевшими, из них умершими — 3.436 чел.Неудачи России, естественно, провоцировали надежды и активность ее врагов. К осени 1828 г. по донесениям Великого Князя Константина Павловича, Россия, если и не проиграла войну в Турции, то точно потерпела поражение в Европе. В Вене положение русской армии на Балканах сравнивали с положением французов в России в 1812 году. Успехи в Европейской Турции были действительно весьма скромными. Во-всяком случае, они не соответствовали ни уровню ожиданий, ни уровню потерь. Они сводились к овладению двумя большими крепостями — Браиловым и Варной, и несколькими малыми, а также к занятию Молдавии и Валахии.Снабжение русских войск при отступлении от Шумлы к Силистрии было организовано из рук вон плохо — возможность компенсировать недостачу путем посылки фуражиров срывалась действиями турецкой кавалерии. Падеж лошадей привел к тому, что часть обоза пришлось уничтожить, а значительная часть русских кавалеристов прибыла к месту назначения, неся на себе седла. Так как войска выступили в поход без теплой одежды, а в октябре уже начались морозы, это привело к тому, что около 200 человек замерзло при отступлении. «Количество умерших от холода и военных тягот солдат, — отмечал ген. А.Х. Бенкендорф, ‑ и окончание кампании — все несло на себе отвратительный отпечаток разгрома и поражения». Очень холодная, снежная зима, с сильными метелями, плохое снабжение и слабая организация медицинской службы — все это привело к тому, что и на отдыхе в Молдавии войска продолжали нести ощутимые потери из-за болезней.Результаты первой кампании породили у австрийцев надежды, что вторичный поход закончится полной катастрофой, что резко увеличит значение Дунайской монархии и сделает для нее возможной роль посредника в русско-турецком конфликте. Именно осенью 1828 г. Австрия предложила нейтральным державам вмешаться в русско-турецкую войну с целью не допустить разрушение владычества турок на Балканах. Пруссия категорически отказалась поддержать этот проект, и это было единственной существенной открытой поддержкой России в это время.Для того, чтобы создать более благоприятную для Империи обстановку на море, Николай I в сентябре 1828 г. распорядился ослабить блокаду Дарданелл, допуская вход пролив и выход оттуда для судов под нейтральным флагом при условии отсутствия на них военной контрабанды. 6(18) октября 1828 г. вице-адмирал Л.П. Гейден официально известил об этом командующих французской и английской эскадрами. Просьба британского правительства о полном снятии блокады тем не менее была оставлена без ответа, что вызвало в Лондоне большое раздражение. Вслед за этим Петербург, не желавший обострения русско-английских отношений пошел на ряд временных и частичных уступок в блокаде для английского и французского флагов — в Константинополь без осмотра допускались торговые суда вышедшие из портов Англии до 1 октября, а из средиземноморских портов — до 30 октября 1828 г. Дружественную позицию по отношению к России вслед за Пруссией подтвердила и Франция. В Петербурге придавали весьма важное значение той позиции, которую займет Париж, 14(26) октября Нессельроде известил Поццо ди Борго: «Судя по всему, даже общественное мнение в Пруссии с пользой поддерживает желание короля и его правительства сохранять тесный союз с Россией; г-н Алопеус считает, что наш союз с Берлином прочен как никогда. Этот союз, к которому Франция прямодушно присоединяется, может лишь способствовать поддержанию всеобщего мира. Он обеспечивает одну из тех комбинаций, которые мы всегда считали самыми плодотворными, и для нас бесконечно важно сохранять и упрочить ее». Надежды на поддержку Франции не были основаны на песке. Король Карл X заявил князю де Полиньяку, своему послу в Лондоне: «Если император Николай нападет на Австрию, то я буду держаться наготове и соображаться с обстоятельствами; но если Австрия нападет на него, то я тотчас же двинусь на нее. Быть может, война против венского двора будем мне полезна, потому что прекратит внутренние раздоры и займет нацию в обширных размерах согласно ее желаниям.» Русский посол во Франции граф Поццо ди Борго сообщил об этом Нессельроде 14(16) декабря 1828 г. Позиция, занятая Карлом X, была в высшей степени логичной. Франция в известной степени уже была вовлечена в конфликт, и причем не на стороне турок. Хотя в ноябре 1828 г. уполномоченными России, Англии и Франции было принято решение о начале эвакуации французских войск из Греции, дивизия королевской армии все еще находилась в Морее для защиты христианского населения, армия и флот королевства готовились к экспедиции в Алжир, формально считавшийся владением султана.Не имея уверенности в своих собственных тылах в Германии, Вена уже не могла позволить себе активные действия, тем более, что состояние ее армии и финансов в это время было далеко не блестящим. России требовался на Балканах решительный военный успех, требовалось принятие нового плана действий, и в конце октября 1828 г. его предложил ген.-ад. граф И.И. Дибич. В основу этого плана был положен переход основными силами русской армии Балканского хребта при одновременных действиях флота по блокаде Босфора и Дарданелл. Численность армии по-прежнему оставалась незначительной: 10 пехотных дивизий (48 тыс. чел.), 5 кавалерийских дивизий (16 тыс. чел., в том числе 5,5 тыс. казаков), 38 батарей полевой артиллерии (300 орудий и 4 тыс. чел.). 9(21) февраля 1829 г. федьдмаршал Витгенштейн был уволен от командования «по совершенно расстроенному трудами прошедшего похода здоровью». В какой-то степени это увольнение было неизбежно, так как император распоряжался войсками через своего начальника штаба — Дибича. Он и стал новым главнокомандующим на Дунае, а его начальником штаба — генерал-адъютант К.Ф. фон Толь.30 мая (11 июня) 1829 г. великий визирь был разбит под Кулевчей, сражение носило исключительно упорный характер, турки смело атаковали русские позиции и поначалу имели успех против нашего авангарда, но были отбиты. Исключительно удачно действовала артиллерия — 146 орудий, умело расставленная и управляемая фон Толем. Отступление армии противника быстро превратилось в бегство, преследуемое русской кавалерией на расстоянии 10 км от поля битвы. Поскольку в турецком тылу находилось тесное дефиле, дороги были запружены обозами. Организованный отход и вывоз орудий был исключен. Преследование было весьма результативным, до тех пор, пока беглецы не рассеялись по поросшим лесом горам. Победа изменила расклад сил на Балканах и позволила Дибичу осуществить свой план перехода хребта и движения к Константинополю.10(22) июля переход главного Балканского хребта завершился. Греческое и болгарское население встретило русские войска с распростертыми объятиями, несколько тысяч мусульманских семейств бежало в горы, опасаясь репрессий или насильственного выселения в Россию. Эти нелепые страхи были рассеяны разъяснениями и жители 18 деревень согласились разоружиться и вернуться назад. 19(31) июля русское командование издало «Прокламацию к магометанским жителям Румелии», в которой говорилось, что русский командующий хотел бы избавить жителей любого вероисповедания от тягостей войны и потому просит оставаться на своих местах. Мусульманам была обещана полная свобода вероисповедания, выполнения обрядов, включая право на поминовение имени султана в молитвах и т.п. Единственным безусловным требованием была сдача оружия, которое принималось по описи и в будущем должно было быть возвращено собственникам по заключении мира. Тыл за Балканами был приведен в спокойствие. Турецкое командование охватила паника — командиры доносили в Константинополь абсолютно неверные сведения. Численность русских, перешедших горы, оценивалась ими в 100.000 чел. 13(25) июля передовые отряды русской армии вышли к Бургасскому заливу, где их уже ждал Черноморский флот. Не имея возможности помешать русским или уйти из Шумлы, великий визирь выделил из своей армии два отряда — 12 и 20 тыс. для перехвата русских колонн, а сам остался в Шумле с 15-тысячным гарнизоном. 13(26) июля и 31 июля (12) августа эти отряды были разгромлены под Ямболем и Сливной. План Дибича и Толя был блестяще реализован. Благодаря подкреплениям, перевозившимся по морю, Дибич к этому времени имел за Балканами уже 25 тыс. чел. при 96 орудиях, из которых выделил 20 тыс. на марш к Адрианополю под собственным командованием. По пути движения русские войска захватили значительные турецкие склады с огромными запасами боеприпасов и продовольствия, что значительно облегчило их снабжение.25 июля (6 августа) великий визирь, желая выиграть время, предложил заключить перемирие на условии остановки военных действий, отказываясь при этом начать переговоры о мире. Дибич растолковал этот шаг как желание выиграть время, так как турецкое командование спешно подтягивало имеющиеся в его распоряжении силы к Адрианополю. По информации, имевшейся у русского командующего, город был плохо укреплен и не имел надежного гарнизона. Предложение визиря о перемирии было отвергнуто — 29 июля (10 августа) в ответном письме главнокомандующий согласился вести мирные переговоры в одном из пунктов, занятых русской армией. Ее численность за Балканами к этому времени составила 25 тыс. чел. — 41 батальон, 52 эскадрона и 96 орудий. Переговоры так и не начались, и 2(14) августа началось наступление на Адрианополь, а уже 8(20) августа 1829 г. этот город с 80-тысячным населением был взят.«Имею счастье всеподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству, — докладывал 9(21) августа Дибич, — что я с вверенною мне армией 8 августа занял второстоличный Империи Оттоманской город Адрианополь. Войска неприятельские и жители сего города так сильно поражены были быстрым движением вверенных мне войск к оному и в такое пришли смятение, что при самом приближении победоносных знамен Вашего Императорского Величества высланы были парламентеры для заключения капитуляции, хотя, впрочем, все пути для отступления были ему еще открыты». Моральный эффект, то потрясение, которое произвел на турок переход через Балканы, способствовал этому успеху. В случае сопротивления русский отряд, состоявший из 12.200 пехотинцев и 4.300 кавалеристов, никак не мог рассчитывать на удачу. К тому же движущиеся к Адрианополю русские войска были серьезно ослаблены походом, который пришлось совершать под убийственной жарой — по дороге массами погибали люди и лошади. Однако 10-тысячный гарнизон и 2 тыс. ополченцев даже не попытались оказать сопротивление и оставили на позициях под городом свой лагерь, склады и 56 орудий. Ополченцы были самыми настойчивыми сторонниками сдачи, а турецкие войска, составленные из новобранцев, быстро согласились с мнением горожан. Значительную часть их в это время представляли греки, армяне и евреи. Положение в Константинополе становилось все менее управляемым и более опасным для султана, опасавшимся заговора и мести бывших янычар. В городе шли массовые публичные казни мифических и реальных противников падишаха. В армию забирали даже 16-летних, обучать их было некому и, по мнению британского посла в Турции, даже 10-тысячного отряда хватило бы для захвата ее столицы. При этом англичане считали, что армия Дибича насчитывает до 40 тыс. чел. при ожидаемом пополнении в 25 тыс. чел. Эти расчеты были ошибочны — в это время за Балканами у Дибича было не более 25 тыс. чел., а в Адрианополе — около 12 тыс. чел. при 100 орудиях, против которых султан смог бы выставить не более 8 тыс. чел. Инструкции императора были категоричны: «…настаиваю на том, чтобы в том случае, буде переговоры прервутся, Вы направили корпус войск к Дарданеллам, дабы «незваные гости» не явятся там для вмешательства и вреда делам нашим». Между тем, при всех успехах положение Дибича было непростым — его армия была незначительной и в любом случае совершенно недостаточной по численности для активных действий в направлении на Константинополь, тем более, что оставалась угроза турецкого контрудара со стороны Боснии или Македонии. Албанские вожди, не поддерживавшие реформ султана, но и не желавшие падения его власти, решили, что настало время выступить. Их ополчения численностью до 40 тыс. чел. заняли Софию, а передовые части достигли уже и Филиппополя (совр. Пловдив, Болгария), то есть находились в непосредственной близости от армии Дибича. Значительная ее часть была поражена холерой, чумой и различного рода лихорадками. Русские госпитали были переполнены, уровень смертности в них доходил до 37%, вообще же с марта по июль 1829 г. в Дунайской армии заболело 81.214 чел., из которых умерло 28.746 чел. Пик эпидемии пришелся на пребывание русских войск в Адрианополе.На поддержку маршевых батальонов нельзя было рассчитывать: они сокращались по пути движения к армии Дибича. «Можно сказать, — писал генерал из его штаба, — что армия таяла как лед в лучах весеннего солнца, и от невероятного количества больных, ежедневно умножавшихся, возродился какой-то дух уныния в войсках, а особенно в среде генералов (везде курсив авт. — А.О.) — уныния, которому подобного еще в нашей армии не видал». 12(24) августа в походном госпитале под Адрианополем находилось 26 больных офицеров и 226 рядовых, 17(29) августа — уже 1.616, 27 августа (8 сентября) — 3.666, 1(13) сентября — 4.641 больных. Потери армии от болезней в кампании 1829 г. в 34 раза превосходили боевые. Состав некоторых полков сократился с 1,5 тыс. до 300 человек, при этом без боевых столкновений. Для того, чтобы парировать угрозу со стороны албанцев, 3(15) августа Дибич приказал выделить из состава сил, оставшихся в Валахии, отряд ген. Киселева, которому предписывалось перейти через Дунай и приступить к наступательным действиям. В распоряжении генерала было 3.133 пехоты, 1.488 конницы и 20 орудий. С этими силами он быстро дошел до Шипки, что компенсировало угрозу русским тылам со стороны албанцев. Главнокомандующий был убежденным сторонником скорейшего заключения мира. Он понимал, что у него нет сил не только на занятие турецкой столицы, но даже и укреплений на европейском берегу Босфора. Он сознательно выделял из состава своей немногочисленной армии отдельные отряды, которые своей активностью создавали иллюзию многочисленности русских войск. Эти действия были успешны. Однако идти дальше демонстрации командующий не мог. К тому же территория вокруг турецкой столицы в это время представляла собой почти полную пустыню — деревень и городов не было, что резко усложняло проблемы снабжения. В этой непростой и опасной обстановке Дибич продолжал сохранять полное спокойствие, демонстрируя полное превосходство и уверенность в силах. Между тем для демонстраций, необходимых поначалу для склонения турок к переговорам, а затем и для ускорения их хода, ему приходилось выделять до половины имевшихся в его распоряжении войск. Ослабленная эпидемиями русская армия могла оказаться в тисках между албанцами и гарнизоном Константинополя. Существовала и угроза вмешательства со стороны Англии и Франции — вечером 9 сентября британский и французский послы предложили султану ввести эскадры своих стран в Мраморное море с целью защиты «лиц любой нации». На подступах к Дарданеллам находилось около 40 кораблей. Это была сила, которую нельзя было сбрасывать со счетов. Парадокс ситуации заключался в том, что взятие этого города не входило в планы императора, но добиться мира можно было лишь путем создания угрозы турецкой столице, более или менее реальной. Тем временем разработка условий будущего мира подходила к концу. Еще в начале войны, 18(30) марта 1828 г., в письме к императору Николаю I правитель Греции Иоанн Каподистрия изложил план переустройства Балканского полуострова. Владения Оттоманской империи в Европе должны были быть уничтожены, на их месте предлагалось создать 5 королевств: 1) Дакия (Молдавия и Валахия); 2) Сербия (собственно княжество Сербское, Босния и Герцеговина); 3) Македония (Македония, Фракия и часть островов в Эгейском море; 4) Эпир (Эпир и Албания); 5) Эллада (континентальная Греция, включая Фессалию и острова Архипелага). Константинополь предлагалось превратить в вольный город и центр конгрессов пяти новых государств. Этот план обсуждался в особом Комитете, и решение было принято не сразу. Тем не менее в августе 1828 г. Нессельроде советовал Каподистрия, правда, не напрямую, а через адмирала Гейдена, воспользоваться прибытием французских войск на Пелопоннес, «чтобы распространить свои границы на восток, север и в Архипелаг настолько, сколько им (то есть грекам) это необходимо для образования прочного и крепкого государства». В начале 1829 решение было принято. Комитет единодушно пришел к выводу, что выгоды от сохранения Оттоманской империи в Европе превышают его невыгоды. План Каподистрия был отвергнут, так как его реализация не гарантировала ни стабильности на Балканах, ни закрытия Проливов для судов Великих Держав. Вольный город Константинополь явно не смог бы воспрепятствовать им в этом, и для решения этой задачи потребовался бы русский гарнизон на Босфоре, что неминуемо вызвало бы протесты Европы. О судьбе Дарданелл оставалось бы только гадать. Было ясно, что Вена и Лондон категорически не поддержат идею расширения границ Греции. Даже Лондонский протокол был результатом весьма тяжелых для русской дипломатии переговоров, и его подписание предполагало ряд уступок, в том числе и отказ от ультимативного характера требований к Порте, которые, таким образом, превращались в предложения, и согласие Петербурга на возвращение посольств Великих Держав в Константинополь. Свое отношение к проблеме греческих границ в мае 1829 г. предельно ясно изложил в разговоре с русским послом Меттерних: «…Греция, не имеющая никаких зачатков государственности, всегда будет лишь «кавардаком», и пусть он лучше будет маленьким, нежели большим».В июне 1829 г. Николай I, находясь в Берлине, обратился к Фридриху-Вильгельму III с просьбой о посредничестве в переговорах о мире. Тот отправил в Турцию своего генерал-адъютанта Ф.К. фон Мюффлинга. Выбор был естественным, так как генерал был доверенным лицом короля. Накануне встречи монархов Пруссия подтвердила свою готовность поддержать Россию военной силой в случае вступления в войну Австрии. В результате император согласился доверить столь деликатную миссию представителю дружественной страны, несмотря на предупреждения со стороны Нессельроде, считавшего, что момент для начала переговоров не наступит до достижения решающих побед. Одной из них — Кулевчи — хватило для Пруссии. Теперь исход войны виделся в Европе очевидным и там более всего опасались падения турецкой столицы, которое могло привести к серьезному кризису в отношениях между Великими Державами. Мюффлинг прибыл в турецкую столицу в начале августа 1829 г., но активно действовать не смог по простой причине — он заболел. 9(21) августа, на следующий день после взятия Адрианополя, посланник короля отправил Дибичу письмо, извещая его о желании султана отправить уполномоченных для начала переговоров о мире. При этом турецкие условия не включали вопрос о выплате контрибуции и компенсации потерь русских подданных. Подобная программа была абсолютно неприемлема для России, и Дибичу пришлось упростить посредническую миссию прусского генерала. Сделать это было возможно только одним способом — приближением русских войск к ближайшим подступам к Константинополю и занятием линии от побережья Эгейского до побережья Мраморного морей. В начале сентября 1829 г. предложение о договоренности на предмет возможного распада Османской империи было сделано Россией Франции. В Париже оно встретило в целом положительную реакцию, однако французский проект разрабатывался слишком долго и был слишком масштабен — он предполагал изменения границ и в Европе, что было абсолютно неприемлемо для Вены и Берлина. Во всяком случае, французские предложения запоздали, они пришли в Петербург после окончания русско-турецкой войны. Эти соображения и стали инструкциями для Дибича в Адрианополе. Ситуация оставалась трагичной. Турецкой армии, по мнению Дибича, не существовало (во всяком случае, перед ним), а сил русской армии хватило бы максимум только на занятие укреплений на европейских берегах Босфора и Дарданелл (что, впрочем, было весьма рискованно), но никак не на штурм Константинополя. Дибич считал, что для решения последней задачи потребуется еще одна кампания. Перспектива затягивания войны и усложнения внешнеполитического положения лишь в очередной раз убедили императора в правоте выводов Комитета, рассматривавшего проект Каподистрия. Комитет утверждал, что Россия должна быть готова к распаду Турции, чтобы исключить возможность перехода Босфора к какой-либо другой европейской державе, но не ускорять этот распад, «что выгоды от сохранения Оттоманской империи в Европе превышают ее невыгоды; что, следовательно, разрушение её было бы противно истинным интересам России; что, вследствие сего, благоразумие требует предупредить ее падение, воспользовавшись всеми обстоятельствами, которые могут еще представиться для почетного мира». Для того, чтобы воспользоваться этими обстоятельствами, или, вернее, создать их, Дибич считал необходимым действовать твердо и решительно и вести дела с турками «навоенный лад». Свое мнение он изложил в записке на Высочайшее имя от 13(25) августа. Главнокомандующий считал необходимым отказаться от «великодушия, если будет продолжаться упорство султана».16(28) августа в Адрианополь прибыла турецкая делегация, на следующий день она была принята Дибичем. Первая встреча была вполне дружественной, уполномоченные подтвердили, что имеют полномочия для заключения мира и заявили, что султан надеется на великодушие русского монарха и готов «изменить неуместный образ действий Порты». Причина готовности пойти на уступки была проста. «Мы настолько разбиты, — заявил перед отправкой делегации английским и французским дипломатам сераскир-паша, — что дальше некуда. Сопротивление бесполезно». На следующий день Дибич издал приказ по армии: «Ни палящий зной, ни трудности похода, ни самые твердыни природы, не ослабили духа вашего и вы потрясли в основании грозную, доселе никогда не проникаемую ограду Империи Оттоманской. Знамена Русские, перенесенные через Балканы, водружены на стенах Адрианополя». Все говорило о близости окончания войны.Турки торопились с заключением мира и фактически переговоры начались немедленно. В русском проекте соглашения главнокомандующий сразу же изложил максимальные требования России, за исключением вопроса об уступках на азиатской границе, компенсация за потери русской торговли была исчислена в 1,5 млн. голландских дукатов, за военные издержки — в 10 млн. в той же монете. Официально переговоры начались 21 августа (2 сентября), после того, как Дибичем были подписаны полномочия членов русской делегации. Требования России в отношении автономии Дунайских княжеств, уступок в Закавказье и компенсации за потери частным лицам были сразу же приняты турецкой делегацией. Сложнее оказался вопрос относительно контрибуции. По мнению турецких дипломатов, султан был разорен не только войной — в течение нескольких лет он не получал своих основных доходов и потому не мог оплатить столь крупную сумму. Дибич требовал уплаты военных издержек в течении 10 лет, залогом чего стала бы русская оккупация княжеств (доходы от них поступали бы России в качестве процентов с уплачиваемой суммы) и занятие крепости Силистрия. Уже через 6 дней после начала переговоры оказались под угрозой срыва — турецкая делегация отказалась идти на уступки. Главнокомандующий немедленно заявил о возобновлении военных действий. 27 августа (8 сентября) русские части заняли Люле-Бургас, пройдя, таким образом, половину расстояния от Адрианополя до Константинополя и выйдя правым флангом к Черному мору (Энос), а левым — к Эгейскому (Мидия). Дибич потребовал от турецкой делегации ответа, а после ссылки на отсутствие инструкций пообещал подождать 5 дней, после чего лично явиться за ними в столицу. Действовавший 5-тысячный русский отряд вряд ли представлял реальную угрозу для этого города, но Махмуд II опасался за судьбу своей столицы: это создало благоприятную обстановку для возобновления переговоров о мире. Опасения султана были обоснованными — русские войска легко могли прервать снабжение Константинополя водой.28 августа (9 сентября), получив от Дибича известие о планируемом занятии Люле-Бургаса и Мидии, Николай I ответил главнокомандующему следующей инструкцией: «Одобряю во всех отношениях мероприятия Ваши; но настаиваю на том, чтобы в том случае, если переговоры прервутся, Вы направили корпус войск к Дарданеллам, дабы быть в уверенности, что «незваные гости» не явятся там для вмешательства и чтобы вредить делам нашим. Впрочем, я уверен, что Вы так и поступили бы при малейшем к тому поводе, судя по самому смыслу Вашего письма и по мнению, Вами выраженному о новостях, сообщенных Вам всеми посланниками в Константинополе. Наконец, если Вы у Дарданелл, то положительно откажете в пропуске всякому иному флоту, кроме нашего. Если будут к тому понуждать — Вы ответите пушечными выстрелами. Но от сего да оборонит нас Бог!» 1(13) сентября Николай I, взволнованный перспективой затягивания переговоров, предупредил Дибича о том, что в случае возобновления военных действий считает необходимым занятие Константинополя и укреплений на Дарданеллах. Выполнить этот приказ Главнокомандующий не смог бы ни при каких обстоятельствах. По его расчетам, в конце августа 1829 г. за Балканами русская армия имела только 35 тыс. чел., из которых необходимо было оставить для гарнизонов в портах и крепостях 10 тыс. чел., а оставшихся 25 тыс. чел., по мнению Дибича, «…было совершенно достаточно, чтобы дойти до Константинополя, но слишком недостаточно, чтобы предпринять какие-либо операции против города, насчитывающего 600.000 мусульманского населения, или чтобы овладеть европейскими замками на Босфоре». Император считал, что армия Дибича насчитывает около 50 тыс. чел., впрочем, и этого было недостаточно для решения поставленных им перед командующим задач. Быстро усилить его подкреплениями Николай I не мог и поэтому советовал Дибичу не обращать внимания на численность, так как ее недостаток компенсировался «Вашей нравственной силой». Это был очень опасный совет и следовать ему было рискованно. Победоносная русская армия на пике своего успеха находилась в положении, когда первая серьезная неудача неминуемо привела бы катастрофе. Впрочем, император понимал серьезность положения и именно поэтому хотел избежать дальнейшего обострения обстановки в районе Проливов, выразившись предельно ясно: «Перейдем затем к случайностям (разр. Авт. — А.О.), осуществление которых я молю Бога не допустить! Это — увидеть нас владыками Константинополя и тем вызвать следовательно исчезновение Оттоманской империи в Европе». Дибич уже стал разрабатывать план третьей кампании, предполагавший занятие Дарданелл, взятие Шумлы, «овладение всем, чем только можно, на Дунае», введение части войск в Сербию и совместные с сербами действия против турецкого гарнизона Виддина. Только после этого и прихода подкреплений из России можно было действовать против турецкой столицы. Штурм ее означал ликвидацию владений султана в Европе, за исключением Боснии и Албании. Это были как раз те «случайности», которые были не нужны Николаю I. Их удалось избежать. Убедившись в том, что существованию Оттоманской империи ничего не грозит, успокоилась и европейская дипломатия. Весьма активно в последние дни войны действовал в Константинополе Мюффлинг. 2(14) сентября 1829 года генерал-адъютантом графом А.Ф. Орловым и тайным советником графом Ф.П. фон дер Паленом с русской стороны, и Мехмед-Садык-эфенди и Абдул-Кадыр-беем — с турецкой — во дворце Эски-Сарай в Адрианополе был подписан мирный договор.19(31) сентября 1829 г. император издал манифест «О трактате вечного мира, заключенном с Турецкой империей», извещавший о прекращении войны: «Всему свету известно, что единая необходимость принудила Нас извлечь меч против Порты. В сем священном подвиге на защиту прав Империи Нашей, любезные подданные, движимые постоянно пламенным усердием к Престолу и Отечеству, ревностно жертвовали трудами и достоянием. Бог благословил наше предприятие… И во дни брани и славы, чуждаясь духа приобретения и расширения владений Российских, Мы не переставали преклонять Порту к восстановлению взаимного согласия. По данным от Нас повелениям, Военачальники с каждою победою предлагали мир и дружество. Все было тщетно. Уже по приближении войск к Константинополю Султан поведением Нашим убедился, что не разрушения его владычества Мы ищем, а выполнения Трактатов; тогда, постигнув искренность Наших намерений, простер он длани для принятия мира, неоднократно Порте предложенного». Император был доволен. «Адрианопольский мир — самый главный из когда-либо заключенных, — писал он 22 сентября (4 октября) Дибичу, ‑ и Вы сумели придать ему характер, приличный миру, заключенному после такой войны: наша умеренность зажмет рты всем нашим клеветникам, а нас самих мирит с совестью. Еще раз спасибо, на всю жизнь. Чин фельдмаршала, пожалованный Вам сегодня, принадлежит Вам по праву». 1(13) октября Николай учредил медаль для участников этой войны. Обращаясь к ним в приказе, он отметил: «Вы истинно достойны имени русских воинов!»

Олег Айрапетов