Сейчас, в предновогодние дни, много публикаций на самые разные темы, и одна из них, о том, что обычай обязательно покупать к празднику нового года апельсины и мандарины, пришёл к нам давно, ещё в те времена, когда Пётр I, ввёл новое летосчисление. Фрукты эти, заморские, а потому дорогие, были редким лакомством, но уж к празднику их старались приобрести, даже вешали на ёлку, чтобы доставить детям удовольствие потом снимать их с веток.
Мне же эта тема напомнила новый год не столь древний, но солидного срока, первой половины 20-го столетия…

Было это в последние дни декабря 1946 года. Неожиданно приехал к нам мой дядя, брат моей покойной мамы. Бабушка не виделась с ним с довоенной поры, а он был геологом, в экспедиции где-то в Азии, и теперь направлялся в Москву, в министерство за новым назначением. Он и бабушка не могли наговориться (наверное, его приезд был неожиданным только для меня).

Он пробыл у нас дня 3-4 и предложил взять меня с собой в Москву. Большего события и подарка в моей жизни не было!

Я и в Харькове-то была всего несколько раз, летом, когда ездила с сестрой на рынок – Благовещенский базар, или Благбаз, как у нас называли его.
А тут – зима, посёлок утопает в сугробах, никакой ёлки, даже в школе, и вдруг – не просто город, а… Москва, не 40-минутная поездка в дачном поезде, а путешествие, с ночёвкой (тогда поезд шёл в Москву почти полтора суток) – дух захватывало!

И мы поехали! Сначала приехали в Харьков, к знакомым, и я по пути любовалась нарядными ёлками на улицах города и в окнах домов кое-где. И хотя ёлки были только с бумажными флажками и цветными лампочками, мне казалось, что ничего красивее быть не может.
В тот же вечер мы сели в плацкартный вагон, пропахший угаром (топилась чугунная печь около купе проводника), курили соседи-пассажиры, не было никакого чая, дядя на следующий день выбегал 2 раза на остановках за кипятком и какой-то снедью, не помню, было ли постельное бельё – ничто не омрачало мне нашего путешествия.
Москва встретила нас какой-то пустынностью и морозом. От вокзала мы ехали в открытом кузове грузового такси, но замёрзнуть я не успела, да и не до того было: я старалась не пропустить ничего из того, что видела, особенно ёлки. Хотя днём они были без огней.


Большая коммунальная квартира (5 газовых плит в общей кухне), туалет – не во дворе, а здесь же в квартире, кран с холодной водой на кухне – всё казалось мне верхом комфорта, да, собственно, так и было, особенно в сравнении с бытовыми условиями дома в нашем посёлке. У нас всё ещё стояла в комнате железная буржуйка, воду надо было носить в дом от крана с улицы (к роднику, за 1,5 км ходить было уже не надо).

Газовая плита меня очаровала: каждое утро в духовку плиты ставился на несколько минут противень с ванильными сушками, к чаю, что само по себе было верхом роскоши.

Разваристая белая картошка с селёдкой (после домашней картошки, сваренной обязательно в мундире, чтобы не терять слоя при чистке сырой картофелины и с солёным огурцом в лучшем случае – тоже впечатлила.
К нашему стыду и огорчению через день после приезда выяснилось, что в поезде мы набрались вшей – и бельевых, и головных, и началась усиленная борьба с ними – баня, вычёсывание и проглаживание белья горячим утюгом – знакомые и привычные по военным годам процедуры, правда, без бани – с мытьём в войну вообще было трудно, ведь принести и, главное, согреть много воды было почти невозможно: экономили и воду, и топливо, и силы…
Зато в остальном всё было прекрасно! Я познакомилась со своей двоюродной сестрой, москвичкой, тремя годами старше меня, которая тут же взяла надо мной шефство, а поскольку были зимние каникулы, то она была свободна и водила меня по Москве. И я побывала за эти 10 дней и в храме Василия Блаженного, и в соборах Кремля, увидела и Царь-колокол, и Царь-пушку, и Красную площадь, и станции метро, которые казались мне дворцами и откуда не хотелось выходить; побывала и на новогоднем празднике у сестры в школе, и, хотя сам утренник оказался скучным, но полученный подарок в красивом ярком пакете исправил впечатление.
В те же дни мы сходили на новый фильм о М.Глинке; впервые в жизни я слушала оперу Чайковского «Евгений Онегин» в театре им. Станиславского, где было так нарядно от красной бархатной обивки кресел и перил лож, и где я остро почувствовала убогость своей одежды – клетчатое красно-синее платье, доставшееся мне после сестры и штанишки из маминой кофты, жёлтые в черную крапинку, с застёжкой ниже колен, как бриджи. Да ещё и бурки с чунями (чуни – это что-то вроде галош, склеенных из резиновых покрышек, а бурки – стёганые валенки, тоже самодельные). О верхней одежде не говорю, но тоже сплошная убогость.

Сходили мы и в Третьяковскую галерею, но осмотрели, конечно, не всю, а запомнились мне картины, знакомые по репродукциям в старых довоенных журналах.
Но главные незабываемые впечатления – поездки в метро, где было так светло, тепло и нарядно, где мне очень нравился воздух, пахнущий резиной и мандаринами!


Мандаринов было много. На улицах, толсто закутанные и одетые в белые халаты лоточницы, торговали мороженым, мандаринами и апельсинами поштучно, и, когда с мороза мы входили в вестибюль метро, особенно нежно и ароматно витал в воздухе этот запах.
А больше, собственно, и покупать было нечего. Продукты были ещё по карточкам, а
в те несколько раз, что я с кем-то из взрослых заходила в магазин (не гастроном), я видела большие залы, с пустыми полками, на которых кое-где стояли только пластмассовые коробочки – розовые, белые и голубые, и ничего больше. Пластмасса тогда только появилась, по-видимому.
Второе сильное впечатление оставило во мне посещение планетария, где по окончании сеанса с ночным небом и лекцией, был показан салют Победы. По всему периметру зала видны были силуэты самых известных зданий и памятников Москвы, и когда загремели залпы орудий и вспыхнул фейерверк, возник такой восторг, радость и гордость от того, что войны уже нет и не будет!

Ах, ещё забыла, пожалуй, самое главное: 1947 год был годом 800-летия Москвы! И я стала обладательницей роскошного календаря на этот год, календаря помесячного, с яркими картинками, со стихами Маршака, с играми-поделками вроде кукол и одёжек к ним, которые надо было вырезать, склеивать и т.д. Ещё там были представлены все 16 республик СССР – девушки в национальных костюмах, и они тоже превращались в бумажных кукол, если склеить их юбки колоколом.

Ещё мы покупали надувные шары в Детском мире, где их надували каким-то газом, и мы гордо шагали по улице с таким парящим над головой шаром. Но очень скоро пришлось отказаться от такой демонстрации – вездесущие мальчишки на бегу прокалывали шарики или стреляли в них из рогатки. Поэтому я сохранила несколько купленных шаров, и, вернувшись домой, к бабушке, по которой очень соскучилась, развесила их на большом деревце фикуса, росшего у нас в кадке, и ещё мы склеили цепи из цветной бумаги, и тоже украсили фикус, заменивший нам елку.
Обратное путешествие из Москвы не помню совершенно, только помню, что наш дом показался мне каким-то осевшим, уменьшившимся, и я вдруг на минуту забыла, с какой стороны заходить в него… Но это скоро прошло, и я взахлёб рассказывала дома о Москве, о сестре, о планетарии и салюте, и обо всём, о чём рассказала здесь.


Фото: dimbar76 / shutterstock.com

С тех пор ёлка (обычно сосна) бывала у нас ежегодно, постепенно прибавлялись ёлочные игрушки – и картонные, и стеклянные, но мандаринов на ветках не было, а из лакомств бывало несколько грецких орехов в серебряной фольге, несколько румяных яблок и карамельки, тоже «одетые» в собственноручно вырезанные бумажные кружева.

…А потом, с 7-го класса ежегодный школьный новогодний бал, каникулы, вечерние катания на санках с пологой длинной горы от школы до пруда… Горящие щеки и иней на бровях, ресницах, и ощущение счастья и молодости, несмотря на ещё очень скудную жизнь…
В декабре 1947 года отменили карточки, продуктов стало побольше.

Вот что вспомнилось (да и не забывалось никогда) в преддверии нового, 2019 года.