Дело было вечером, я допивал дешевое итальянское вино, которое купил на местном рынке за 2000 рублей (другого тут нет). На часах было 20:30, а значит, оставалось еще полтора часа до времени, когда по правилам мне нельзя было находить вне отеля. За окном номера переливался огнями парк 10-летия независимости. Я взял камеру, наушники и пошел искать приключения.
Первая встреча с туркменскими ментами не заставила себя ждать. Я, правда, сам напросился. Подхожу я к памятнику Туркменбаши, а там стоит группка ментов, о чем-то болтает и плюется на землю. Подхожу ближе — смотрю, семечки жрут! Я делаю им замечание: мол, что за быдло из аула приехало к нам в Ашхабад и плюется тут? Менты всполошились, начали что-то говорить, но русского они не понимали, а я не понимал туркменского. Осознав, что общего языка мы не найдем, жестами попрощались. Я пошел фоткать золотого Туркменбаши, а менты рассосались по углам. В это время в парке я был один, и молодые деревенские оболтусы решили не патрулировать парк, а пожрать семечек, думая, что их никто не увидит. Но их увидел я.
Вообще, по-русски в Туркмении все говорят очень хорошо. Проблемы могут возникнуть только с молодежью и детьми, которые русского не знают, так как в школе его не преподают, и с деревенскими ментами.
Деревенские менты — это вообще особая каста в Туркменистане. Когда бывший колхозник выбирается в большой город из своего аула, у него вырастает чувство собственной важности, как нос у завравшегося Пиноккио. Ходит деревенский мент по улицам, словно он не мент, а ахалтекинский конь на показе у президента. У туркменского деревенского мента есть две проблемы. Во-первых, городские туркмены презрительно смотрят на него как на говно. Во-вторых, форма мента цвета елки, а в Ашхабаде много елок, на фоне которых мент становится незаметным. Все это усугубляет комплексы и еще больше повышает чувство собственной важности у пациента.
Итальянское вино еще придавало легкости моей походке и мыслям, и я решил поснимать административные здания, чего делать нельзя ни в коем случае. Точнее четкого запрета нет, так что я опытным путем решил выяснить, что можно снимать, а что нет. Каждый раз, когда я на машине проезжал мимо какого-нибудь комитета или министерства, водитель в ужасе просил не поднимать камеру. Такое впечатление, что у меня была не камера, а гранатомет. Тут истеричного водителя не было, вокруг тоже никого, я делаю пару кадров автобусной остановки и иду дальше. Потом еще несколько кадров, как вдруг откуда ни возьмись вылетает мент и начинает махать руками. Нас с ним разделяла широкая дорога, и даже если бы я хотел его услышать, то вряд ли бы смог. Мент продолжал махать руками. Видимо на случай, когда нарушителя и его разделяет шумная дорога, он должен был руками подать мне знаки. Не хватало сигнальных флажков, как у моряков. В общем, я так ничего и не понял, что он хотел мне сказать. Сделанные кадры на случай проверки я решил скрыть с помощью штатных настроек камеры, помахал своему новому знакомому ручкой и пошел дальше.
Через 5 минут меня замучала совесть и решил перейти дорогу и узнать, что тот мент хотел. На самом деле, не совесть меня замучала, просто я представил, как через пару часов ко мне в номер вламывается туркменский ОМОН, кладет на меня на пол и обвиняет в шпионаже. Лучше было решить вопросы на территории врага. Перехожу дорогу, иду к секретному зданию…
Вы бы видели, как он бежал ко мне! Помните ролики, когда супермаркет открывает двери перед распродажей, и толпа, сшибая друг друга, толкаясь локтями, с криками, словно снежная лавина врывается в торговый зал. Вот так на меня бежали 5 полицейских. Я был для них телевизор «Самсунг» со скидкой, один на пятерых, и они явно соревновались, кто быстрее добежит до меня. В какой-то момент я даже подумал, что надо бы встать на колени и положить руки за голову. Да, я испугался! Не каждый день на вас бегут обезумевшие туркменские менты. В общем, подбегают они ко мне, окружают и… ДАЮТ РУКУ ПОЖАТЬ! Я немного офигел, но грозный тон старшего из группы быстро развеял туман надежд на дружбу.
На ломаном русском они начали объяснять, что снимать нельзя:
— Да, не снимал я ничего! — на самом деле ничего секретного я не снял, автобусная остановка не может же быть секретной?
— Я видел, ты снимал! — парировал мент.
— Не снимал, вот, смотри! Я просто камеру навел, чтобы название приблизить, зрение плохое, — мне даже стало неловко, что я несу им такую хрень. Но показ снятых кадров, где были цветочки в парке и золотой Туркенбаши, успокоил ментов.
В общем, они строго наказали мне, что снимать нельзя, и мы расстались.
Иду дальше. Камеру даже не трогаю, чтобы никого не провоцировать. На часах уже 9 вечера, и в правительственном квартале я единственный человек в штатском. Итальянское вино перестало дарить легкость моей походке и мыслям, хотелось спать, и я уже собирался сворачивать к отелю, КАК ВДРУГ на горизонте заискрились мигалки полицейских машин. Вот она, настоящая журналистская удача! Наверное, кортеж едет с президентом! Вот его-то я должен снять. Я пошел на свет.
Но никто не ехал. Подойдя ближе, я увидел, что широченная дорога перекрыта кучей полицейских машин. Стоит скорая, разбитый «Лексус»… И тело, накрытое простыней, из-под которой течет ручеек крови… Понимаю, что под простыней пешеход, который неудачно перешел дорогу в неположенном месте (кстати, рядом был подземный переход, но ими тут никто не пользуется, предпочитая перебегать, к слову об опасности подземных переходов). Судя по количеству полиции, людей в камуфляже, военных и других странных людей, либо сбитый, либо водитель был непростым человеком. Перекрыли широкий проспект в обе стороны. Представьте, что на Ленинском проспекте кого-то собьют в левом ряду, и все полосы в обоих направлениях перекроют.
Странно, что зевак не было. То есть, несмотря на то, что вокруг было много жилых домов, никто не стоял, не снимал на мобильный телефон происходящее и вообще не задерживался. Подойдя еще чуть ближе, я понял, почему. Зевакам в Туркмении запрещено собираться, а тем более что-то снимать. Увидев меня, полицейский зашипел и жестом велел быстрее проходить и не задерживаться.
На другой стороне дороги был холмик, откуда открывался неплохой вид на происшествие. Я любое событие давно рассматриваю со стороны и оцениваю, было бы интересно про него написать в блог или нет. Профессиональная деформация. Это событие мне казалось интересным как раз нетипичным для России отсутствием зевак и перекрытием широченного проспекта из-за сбитого пешехода. Забираюсь на холмик, только собираюсь взять камеру в руки, как холодная тяжелая рука ложится мне на плечо…
— ЭЭЭЭАААУУУ, снимать низя! — рука принадлежала какому-то щуплому мужичку в резиновых тапочках, трениках и футболке.
— Это еще почему нельзя? Вы кто такой?
— Я? Полицейский! Ты знаешь, кто там? Там сам начальник полиции Туркменистана приехал! Документы можно ваши? — мужик был суров и несправедлив.
— А можно ваши документы, что вы полицейский? — московская привычка, проверять документы первым, выбила мужика в тапочках из колеи. Ну, а что он хотел? Не буду же я каждому мужику в тапочках показывать паспорт.
— Щас будут тебе документы! — мужик зарылся в телефоне, пытаясь кого-то вызвонить… Я подождал минуту, потом махнул ему рукой и пошел.
Отхожу подальше от места происшествия и делаю вот этот единственный кадр, чтобы хоть что-то было. Да, не видно ничего, да, с другой стороны дороги и вообще далеко. Но лучше так, чем вообще ничего. Сразу скрываю фотографию на всякий случай. 
Перехожу дорогу, думаю, сейчас на телефон аккуратно сделаю пару кадров, чтобы хоть что-то вставить в пост, и пойду спать. Иду мимо полиции, на меня все косо смотрят, понимаю, что телефон незаметно не достать, и отказываюсь от идеи. Полиции стало еще больше, появилось много машин без опознавательных знаков — видимо, КГБшники подтянулись. Теперь понятно, что сбили кого-то серьезного, раз сам начальник полиции тут. Да и дома вокруг непростые, в этих домах живут местные чиновники, министры и другая номенклатура.
Я уже прошел место происшествия, как мужик в красной рубашке (он есть на фото) и второй мужик в камуфляже машут мне руками: мол, иди сюда!
Приехали!
Здесь уже люди серьезные, а не деревенские менты, как до этого. Умничать и препираться с ними не возникает никакого желания. Мужик в красном просит показать телефон, он думал, что я снимал на него. Мужик в камуфляже забирает паспорт. Еще кто-то снимает с меня камеру. Чувствую себя голым перед надвигающейся волной неприятностей.
Я включаю телефон и показываю фотографии. Там ничего нет. Я вообще ждал, что рано или поздно у меня кто-то телефон попросит посмотреть, так что все снимки сразу скидывал либо на ноут, либо в облако и удалял из памяти. Мужик в красной рубашке, убедившись, что кроме глупых селфи и кошки Марты на телефоне у меня ничего достойного его внимания нет, вернул его мне.
Теперь настала очередь фотоаппарата. Мужик в камуфляже сразу заявил:
— Так, сейчас поедем в отдел, там мы заберем карточки памяти с камеры и будем изучать, что вы снимали! — вот это поворот! Я, конечно, ожидал чего угодно, но это самый жесткий вариант. Во-первых, не хотелось терять время. Во-вторых, если они догадаются, как смотреть скрытые кадры, то увидят там не очень приглядные вещи, которые я снимал, чтобы сделать правдивые репортажи о Туркменистане, и даже себя, хоть и с неудачного ракурса.
— Какой отдел? Вот, смотрите, все кадры, что я сделал, там нет ничего запрещенного, — они явно не понимали, как пользоваться камерой и куда жать, так что я даже перестал переживать, что они разберутся, как смотреть скрытые кадры.
— А чего ты так много кадров снял? Ты всегда так снимаешь много? — на камере было 56 кадров, и я вначале не понял, почему это много. Только потом я сообразил, что мужик в камуфляже листает их по кругу уже раз десятый
— А вы по кругу их листаете, — очень вежливо сказал я, а про себя подумал: «Где они откопали таких мужиков в камуфляже»?
Дальше меня передали местным чекистам. Чекист оказался умнее и сразу спросил:
— Сколько карт памяти в камере?
— Две, — ответил я.
— Вынимай одну, и будем по очереди отсматривать! — видимо, где-то в инструкции им рассказывали, что можно карты памяти менять.
Чекист смотрел фотки и по каждой (!!!) задавал вопросы. Он задал 56 вопросов по 56 фотографиям. А зачем ты снимал телефонную будку? А зачем ты два раза снял этот дом? А зачем ты снял эту дорожку? А зачем ты снял плитку? Все это длилось минут 30. Подходили какие-то люди, изучали паспорт, задавали одни и те же вопросы.
Закончив допрос и изучение отснятого материала, они вернули мне камеру и паспорт. В отель я вернулся в 22:00. 30 минут ушло на прогулку, 60 минут — на общение с туркменскими полицейскими.