Они это делали в страхе потерять жилье, и все равно теряли...

Об этом написала блогер Алла Стрижакова, сославшись на запись родственника одной из блокадниц::

«Слушайте, это же ужас! Они брали квартплату с блокадников... «Разбираю письма моей бабушки из блокадного Ленинграда. Потрясающие документы, достойные отдельного разговора. Но сейчас хочу обратить внимание только на один момент, сильно меня удививший и о котором я раньше не задумывался. Квартплата. Зимой 1941-42 гг., когда люди в городе мёрли как мухи, государство продолжало исправно взимать дань за жилплощадь, а законопослушные граждане покорно её платили. Бабушка в самом начале Блокады после эвакуации детей, ареста и последующего расстрела мужа (моего деда) осталась одна и без работы - иждивенческая категория - самые низкие нормы выдачи продуктов. При этом она сильно боялась потерять две комнаты в коммунальной квартире на улице Петра Лаврова. Для того чтобы выжить, а главное - заплатить за жильё, она сдавала кровь: «Я записалась в доноры и 22/X дала 180 гр. крови. Теперь получив за это 108 руб., я имею возможность заплатить за 2 месяца квартплату (июль, август). Для себя у меня остается 8 руб., но я не горюю, так теперь очень мало денег надо, чтоб выкупить, то что дают, а там видно будет.» Вот куда эти деньги девались? Блокадный Ленинград закупал продукты у СССР? Нет конечно. Значит, деньги тупо хранились в городских закромах и циркулировали исключительно внутри города - выдавалась зарплата, она возвращалась обратно за выкупленные по карточкам продукты (даже ничтожную пайку хлеба надо было выкупать), часть денег перетекала на черный рынок. Но продовольствие-то извне на эти средства не закупалось!

Или я чего-то не понимаю в экономике Отечественной войны. Ведь были же и элементы коммунизма - бесплатное питание на заводах, точно так же могли и «простить», хотя бы временно, плату за жильё. Но хрен вам! Блокадники буквально кровь отдавали, голодали, а государству законопослушно отстёгивали. Что касается двух конкретных комнат на Петра Лаврова, то они всё равно пропали для нашей семьи. Зря бабушка боялась и платила за них, тем более, что она там практически и не жила, мыкаясь по соседям, родным и знакомым. После бомбежки в начале декабря в окнах были выбиты все стекла, и обитать там было физически невозможно. На деньги, отданные за бесполезное жильё, бабушка могла бы дольше протянуть, а то и вовсе пережить Блокаду. Но она умерла в апреле 1942. Ей было 37 лет, и я её никогда не видел.»