Мир людей стал слишком тесным, в нем критически мало места. Нет более могущественных сил в природе, чем те, что тянут человека в общество, и одновременно выталкивают из него.
Уходить в закат — естественная потребность человека. Но проблема в том, что бесхозных закатов не осталось. Нет больше мест, куда можно пойти просто вооружившись смелостью, сноровкой и жаждой познать неизведанное. Все изведано, все безопасно, все посчитано на калькуляторе, умножено на высокий и низкий сезоны и предложено за деньги потребителю в бесчисленных каналах продаж. Нет такого места, куда дивергент может сбежать от сверхструктурированного общества. Где он может найти достойную себя славу или смерть. Старое доброе насилие человека над человеком заменено насилием закона и государства над всем сущим. Осмысленное насилие замещено бессмысленным. Насилием ради насилия. Каждый шаг человека по жизни уже не его шаг, но предрешенный за него. Все возможные заборы возведены, все возможные дороги построены и учтены в реестре. И чтобы человек не мог вырваться из этой матрицы, вишенкой на торт камеры и системы наблюдения, которые обозревают каждый шаг, все фиксируют и передают «куда следует». От рабства и несправедливости можно было бежать в лес, пустыню, вольницу, в горы. Теперь бежать некуда, куда бы не пришел беглец, везде будет все тоже рабство и та же несправедливость. Везде будет рынок и позиционные блага. Люди слишком долго плодились в закрытой банке, с которой никак не могут сорвать крышку, чтобы расползтись за ее пределы, туда в неизведанное, загадочное, манящее внебаночное пространство. На новые рубежи, никем не виденные закаты, никем не процененные пляжи. Туда где действуют другие законы физики, и существует жизнь вне человеческого знания. Все хорошие места кем-то заняты. Первые ряды театров, лучшие пляжи, самые красивые участки суши, таинственные пещеры, древние руины. Все давно стало товаром, потеряло свою главную ценность — быть недоступным физически без участия всеобщего эквивалента. Вместе с исчезновением иррационального, недоступного, непостигнутого, исчез и человек, который не оборачивался, уходя в закат. Который бежал из общества, чтобы либо не вернуться никогда, либо вернуться героем. Общество посредственностей, общество всеобщего эквивалента, общество без подвига, без ответственности, общество без настоящего насилия поглотило человека-вершителя, человека-принципа, человека-завоевателя и выплюнуло человека-приспособленца, человека-червяка. Человека, каждый шаг которого переопределен, все мысли продуманы другими заранее, любое решение определено контекстом, все заснято, записано, сопоставлено с тем, что можно и нельзя и оценено гуманным обществом. Гуманизм — это липкое добренькое зло, которое жалеет кошечек и собачек, но не жалеет детей. Тактика двойного стандарта полностью убивающая зло и добро, и обращающая их в один сумасшедший пир во время чумы. Будь гуманен! Если нельзя, но очень хочется, то можно. Потому что можно — это гуманно. А нельзя — варварство, предрассудки, пережитки. Нельзя — это плохо.  Убивать — это плохо? Нет. Если убивать гуманно, то убивать хорошо. Нет врагов и друзей, есть те кого гуманно убивать, и те кого убивать негуманно.  Нет границы между клетками языка и клетками качелей, к которым он прилип на морозе. Оторвать язык теперь можно только с кровью и мясом. Слово и дело потеряли свою уникальную ценность.  Все слова уже сказаны. Смыслы слов утеряны, искажены, извращены. Нельзя произнести слово, чтобы не нашлось кого-то, кто его переиначит, передернет, поймет или оценит неправильно. Слово человека было твердыней, слово было законом и принципом.  Современные законы составлены из тысяч слов, которые не имеют никакой ценности. Теперь это не живые слова, сказанные людьми на век — теперь это массивы информации.  Нет больше подвига, потому, что нет слова. Подвиг должен быть описан словами, а словам должны верить. Вместо слов о подвиге видео. И нет большего обмана чем видео. Свидетельство очевидное, и совершенно лживое, потому что полностью зависит от того, под каким углом к событию поставили камеру.  Если мы выбиваем табуретку из-под храма слова, и смотрим как последний болтается в петле в предсмертных конвульсиях, мы убиваем не только слово, но и все что оно значит. До предела насытив свои речевые аппараты бесконечными словами, мы просто собрали в голове никому не нужный ничего не значащий красивый мусор. Как обертки от конфет, которые уже съедены другими.  Больше нет подвига потому, что нет слова, которым его можно описать. Теперь подвиг то, про что рассказали правильными массивами информации, сняли под нужным углом. Подвиг в современном мире полностью захвачен рассказчиком и оператором.  Теперь героев делают не поступки, а операторы. И рассказчик может обратить любой подвиг в подлость, а любую подлость в подвиг. Нет слов и подвига, значит нет идеалов.  Душный посчитанный мир, где все оценено деньгами, а сами деньги уже давно не принадлежат их владельцам, но даруются, пока ты ведешь себя правильно, симулируешь оргазмы по методичке.  Идеал — непостижимый образ, к которому стремиться человек, заменен анти идеалом. Зачем карабкаться на гору испытывая тяготы и лишения, сбивая руки и ноги в кровь, если можно просто лежать на месте, или падать в теплую уютную пропасть на мягкие подушечки?  Идеал убили те, кто уничтожил слово. В идеалы не верят, потому, что не верят в слова которыми они описаны. Каждое слово уже попрано и предано, ведь все это не конфеты, а фантики.  Нет идеалов, нет и смысла к ним взбираться. Они выпадают из всеобщего эквивалента. У них нет ценности в мире денег, и нет мест, где идеал можно достигнуть, уходя за не истоптанный закат. Там за закатом будут все те же люди без идеалов, которые не верят и не понимают слов, и не признают подвига жертвенности, как высшей ценности.  Саму жертвенность обратили в глупость, слабоумие или безумие. Мы все еще восхищаемся ей, но мы восхищаемся ей как постхристианин восхищается церковью, не заходя в нее, не причащаясь святых таинств, просто крестясь у входа на камни, в которых по приданиям предков был Бог.  Настоящий подвиг определяет жизнь человека на долгие годы, жертва заставляет двигаться вперед. Теперь нет ни жертвы, ни подвига. Есть информационные тренды, которые подхватывают человека каждый день, и несут на волнах примитивной рефлексии в море игрушечных эмоций, эмоций которые просто забирают нашу жизненную силу наполняя чужие сосуды.  Моральное негодование может наполнить чувством собственного достоинства даже самого скудоумного мерзавца. Вот в эти пустые сосуды каждый день вливают и вливают все новые коктейли из информационных трендов, чтобы, пополоскав немного, вылить их прочь, и поставить сосуды на полки, пылиться с миллионами других пустых сосудов на уходящих в темноту полках человекохранилищ.  Города — венец человеческой цивилизации, превратились из оды человечеству, в человекохранилища.