Oldies but Goldies – так назывался сборник лучших песен группы the Beatles. Старые, но золотые. Я тоже предлагаю сегодня вспомнить хорошо забытое старое. А именно: определённые действия, которые выполнял советский гражданин в своей повседневной практике «на автопилоте». То есть такие действия, которые были абсолютно привычными для каждого советского человека. Характерные, так сказать, штрихи советского быта.
Для примера. Когда советский человек заходил в гастроном, то он как правило собирался купить не один какой-то продукт, а сразу несколько, например: молоко, хлеб, сыр, колбасу (в тех немногих городах, где она была). Универсамов (универсальных магазинов самообслуживания) даже в Москве было мало. А за её пределами разве только в крупных городах. Поэтому обычно покупали в профильных магазинах («молоко», «мясо», «вино-воды») или – гастрономах. Типовой советской гастроном представлял из себя довольно-таки просторный зал, по периметру которого возле стен были расположены прилавки. Все прилавки были разделены на отделы: хлебный отдел, молочный отдел, колбасный, мясной, бакалея и т.д. Советский человек (чаще всего это была многострадальная советская женщина) вставал(а) в молочный отдел (т.е. пристраивался в хвост очереди). Когда до него доходила очередь, он(а) просил(а) взвесить ему «грамм четыреста пошехонского сыра». Продавец взвешивал и называл цену (продавцом, кстати, тоже обычно была советская женщина, правда более упитанная). По просьбе покупателя продавец мог записать цену на клочке бумажки. Далее советский человек перемещался в колбасный отдел. Там тоже выстаивал очередь и просил взвесить: «полкило любительской» (ну или «докторской», скажем). Процедура с ценой (и возможной записью на клочке бумажки) повторялась. Далее покупатель перемещался в бакалейный отдел. Снова выстаивал очередь. У прилавка говорил продавцу: «мне полкило вермишели и триста грамм леденцов» (леденцы, правда, могли быть в ещё одном отделе – кондитерском; но это где как). Ему взвешивали запрошенное, высыпали в кульки и также сообщали цену.
Далее наступал более ответственный момент.
Покупатель перемещался к кассе. Касс могло быть в гастрономе несколько, но чаще всего все они никогда не работали, а работала только одна, две. В кассу была самая длинная очередь, поскольку в кассу стояли все покупатели всех отделов, чтобы оплатить покупку. Иногда, правда, кассы дифференцировались: в одной кассе пробивали только товары из колбасного и молочного (например), а в другой: винного и бакалеи. Или типа того.
Отстояв очередь в кассу, советский человек начинал читать мантры:
– В молочный – руб-двадцать-пять и два-по-шестнадцать (два пакета молока по 16 копеек каждый), в колбасный – рубь-тридцать, в бакалею – рубь-девяносто, в винный – два-сорок.
Кассирша начинала ему «пробивать» чеки. Чек был не единый. Для каждого отдела предназначался свой чек. Иногда отделы имели не только названия, но и номера, тогда покупатель вместо названия отдела говорил его номер, например: «во второй – три-двадцать, в третий – рубь-десять» и т.д.
Получив на руки чеки, советский человек изучал их, отрывал первый, смерялся по пробитой сумме (а иногда по номеру отдела) и шёл в соответствующий отдел. Если он уже ранее отстоял в очереди и взвесил товар (например, полкило колбасы), то она как правило лежала (завёрнутая в грубую, но крайне экологически чистую, бумагу) рядом с продавцом. На кульке размашистым подчерком была написана цена. Поскольку покупателей было много, то и кульков было не мало (из тех, что ещё не оплатили в кассе). Пробивший чек покупатель протягивал продавцу чек. Продавец брал чек, смотрел на цену в чеке, а потом искал глазами среди завёрнутых кульков тот кулёк, на котором была такая же цена. Найдя, он протягивал счастливцу его колбасу (иногда, кстати, мог и перепутать).
Если же покупатель в отдел очередь не отстоял, хотя и пробил чек (например, в винный, где взвешивать ничего не надо), то он снова пристраивался в хвост очереди и терпеливо ждал, когда дойдёт до прилавка. После чего протягивал продавцу чек и получал в обмен бутылку портвейна (или того, что он оплатил). Газировка, кстати («Буратино» или «Лимонад»), как правило продавалась тоже в винном.
Вот такой был стандартный алгоритм покупок в советском гастрономе. Никого он не удивлял. Все считали его само собой разумеющимся. Очереди в разные отделы были разными и зависели от времени суток и календарной даты. В дни выдачи авансов и получек (они в СССР выдавались 5-го и 20-го каждого месяца) в винные очереди были конечно более длинными. А накануне авансов (20-го) и получек (5-го), т.е. когда у большинства советских людей деньги подходили к концу, в винный почти никого не было. За колбасой очередь была стабильной. В молочный и рыбный очередь обычно была небольшой. В бакалею очередь варьировалась в зависимости от того, что там продают в данный момент. В кассу очередь была всегда длинной. Концентрация народа была обычно после 18 часов, когда заканчивался рабочий день. Рано утром магазины оккупировались пенсионерами. Зато днём в будни часов до 16 народу как правило было мало. Магазины, если не изменяет память, закрывались обычно в 19-00 часов, некоторые – в 20-00. Позже всех закрывались некоторые единичные центральные гастрономы в Москве – в 21 час. Но в принципе после 20 часов уже ловить было нечего. В воскресенье большинство продуктовых магазинов не работало (а промтоварные вообще все не работали).
Вот такой был алгоритм хождения в гастроном. Таким образом, среднестатистический покупатель в гастрономе обычно выстаивал не одну, а минимум две, а как правило – три-четыре и более очередей.
Прошу обратить внимание нервных Любителей Старины, что я это написал не ради какого-то злобствования; не ради того, чтобы плюнуть в историю своей страны, а даже наоборот. Я радость людям доставить хотел. Хотел, чтобы люди с умилением вспомнили это счастливое советское время. И заметьте, я ничего не писал про регулярное хамство и просто грубость продавцов и кассиров («на витрине всё написано», «что, слепой что ли, не видишь сам?» и т.п.), про ругань в очередях («вы тут не стояли»), про специфический липкий грязный пол с нередкими молочными лужами, про злобных бабок-уборщиц, которые тыкали людей по ногам своими швабрами с грязными тряпками и ругали покупателей («только пол вымАла, а они уже вона снова натаптАли»). Про всё это я ничего не написал. Я исключительно про алгоритм типовых бытовых действий. В данном случае – при покупке в гастрономе.
Ещё одна характерная привычка, вернее поведенческий алгоритм. Если советская женщина, идя за покупками, видела какую-то длинную очередь, то она сперва пристраивалась в конец этой очереди, а только потом уже наводила справки: «а что же собственно дают?». Этот алгоритм работал в любом магазине: и в продуктовом, и – особенно – в промтоварном. Кстати, обычно говорили именно «дают», а не «продают». Почему? Видимо советские люди подсознательно понимали, что продавать могут только в системе с нормальной свободной экономикой, а в системе советской разнарядки товары именно что дают. Да и как могли что-то продавать, если у советских людей были не деньги, а советские рубли.
Ещё деталь по поводу очередей. Многие бывалые покупатели (а такими были почти все советские женщины) в больших магазинах занимали сразу несколько очередей. Потому что не было никакой возможности стоять в каждой очереди последовательно – времени просто не хватило бы, учитывая, что в иных очередях приходилось стоять по два-три часа, а то и более (на это, правда, отваживались в Москве в основном приезжие, а москвичи старались приобрести товар «с рук», то есть без очереди, хоть и «с переплатой»). Такой алгоритм назывался «занять очередь». Иногда случались трагедии: «занятая очередь» «подходила» сразу в два отдела. Несчастный покупатель, отовариваясь в одном отделе, «упускал» свою очередь. Потом ему надо было доказать этой очереди, что он в ней уже стоял (то есть «занимал» её). Естественно, что другие советские люди наотрез отказывались поверить в то, что данный покупатель в самом деле «занимал очередь». Его счастье, если кто-то его вспоминал. Но могло этого и не случиться и тогда надо было вставать в очередь заново. Ужас.
Иногда вместо себя какая-нибудь покупательница ставила своего ребёнка, а сама бежала в другой отдел далеко-далеко (такое бывало, например, в универмагах типа «Детский Мир», ГУМ, ЦУМ и т.п.). И вот представьте себе, что ощущало бедное дитя, когда «очередь подходит» и до заветного прилавка остаётся всего два-три человека, а мамы всё нет и нет. И бедный ребёнок чуть не плача озирается по сторонам, в надежде, что в толпе среди угрюмых лиц мелькнёт родное мамино лицо. Но тщетно. Не мелькает. Мама в это время на другом этаже бьётся у входа в отдел «обувь», в котором «выбросили» румынские сапожки оранжевого цвета с молнией на боку. И вот ребёнок включает сирену, разверзаются своды небесные и начинается настоящий вселенский потоп. Ребёнка тут же окружает толпа, выясняет, что он «потерял маму» и сдаёт куда надо. После чего по внутренней громкой связи на весь магазин раздаётся: «Гражданка Никифорова, ваш сын Коля ожидает вас возле справочного бюро, повторяю…» И что тут делать бедной маме? Бросать битву за румынскими сапогами и бежать за сыном, теряя очередь? Вот вам сюжетец. Шекспир с его смешными «трагедиями» просто отдыхает.
Или вот ещё вспоминается такой алгоритм. Когда советский человек в столовой (обычно на работе, но и в общественной уличной тоже, вернее во втором случае даже особенно) садился за столик, чтобы скушать купленный обед, то часто выполнял следующий ритуал: он брал бумажную салфетку (если таковая бывала в стаканчике на столе) или свой платок (если салфетки не было) и тщательно протирал ложку и вилку (а возможно и ножик), которые взял из общей бадьи у кассы и которыми собирался кушать. Зачем он это делал? Потому что как правило эти ложки/вилки хотя и мылись, но почему-то часто были жирными. Ну то есть мылись явно не очень тщательно. И держать их в руках было неприятно. Да и просто как-то не было у советского человека большой веры в санитарную надёжность мойки в столовой. Так что он подстраховывался.
И опять же, заметьте, я ничего не говорю про качество пищи в этих столовых. Не рассуждаю ничего про кости, которые должны были символизировать «куриное мясо» в мутной жиже, вероломно называемой «куриная лапша»; не рассказываю про «салат Оливье», который состоял преимущественно из огромных кусков варёной картошки и морквы, и который часто за неимением майонеза заряжали сметанозаменителем (сметаной эту белую жижу назвать было затруднительно); молчу про т.н. мясные котлеты, которые состояли в основном из хлеба и хрящей; не вспоминаю про «пельмени сибирские», представляющие из себя смесь из скользкой слизи и отдельно плавающих резиновых комочков (якобы мясных); не раскрываю секрет «картофельное пюре», которое имело два состояния – либо «холодная подмётка от ботинка» (какого-то синеватого цвета), либо – «консистенция кефира», расплывающаяся по тарелке как манная каша; утаиваю про черствый (скорее даже засохший) хлеб, про разбавленный водой (иногда прямо из под крана) суп, про жидкий «чай» и странного вкуса компот из сухофруктов, разлитый в плохо вымытые липкие гранёные стаканы. Это всё вторично, поэтому я об этом – молчок. Я чисто про типовое, большинством повторяемое и почти ритуальное действо – протирку приборов перед едой в столовой.
Но зато отмечу, что с большим удовольствием люди в советских столовых брали: винегрет, салат из свежей капусты и тёртую морковь. Это в некотором роде тоже был типовой алгоритм. Редко кто отваживался покуситься на столовский «Оливье», а вот винегрет и морковь ели безбоязненно. Видимо потому, что несмотря на высочайший уровень интеллекта, работники советского общепита так и не додумались, чем бы можно было разбавить тёртую морковь и свежую рубленую капусту.
Ну и ещё один ритуал-алгоритм вспоминаю. Советский человек, преимущественно мужчина, когда доставал из пачки сигарету, чтобы закурить её, то сперва некоторое время мял её в пальцах, чтобы сделать что-то там такое с табаком, чтобы сигареты курилась лучше. Эта привычка была такой устойчивой, что даже тогда, когда власть коммунистов закончилась и в стране стали всюду продаваться сигареты хорошего качества из хорошего табака, некоторые люди ещё какое-то время по привычке их мяли перед тем, как закурить. Потом, правда, поняли, что это уже не требуется.
И совсем мелкий довесок: поскольку зубочисток нигде и никогда не было (ну может только в каких-то редких ресторанах для иностранцев), то советский человек брал спичку, ножик и затачивал спичку с противоположного от головки конца. И затем такой самодельной зубочисткой ковырялся в зубах. Мелочь конечно, но деталь.
Ещё одна совсем невинная деталь. В автобусе или троллейбусе (ну или, скажем, трамвае), купив билет, советский пассажир нередко подсчитывал сумму трёх левых цифр и трёх правых (номер билетика был шестизначным). Если левая и правая суммы оказывались равны, то такой билетик считался «счастливым». И у советского пассажира на душе делалось хорошо. Некоторые даже съедали такие билетики. Правда таких людей было всё же немного. Ну и также следует отметить, что далеко не каждый советский пассажир (даже взрослый) билетик покупал. Это в некотором роде тоже алгоритм поведения.
Ещё один совершенно невинный и абсолютно детский алгоритм: когда идёшь по улице, то нельзя наступать на круглые люки. Почему? А кто его знает.
Вот, пожалуй, пока и всё.
Надеюсь я своими несколькими (быть может не вполне умелыми) штрихами позволил уважаемым читателям поностальгировать, вспоминая это счастливое безмятежное время, в которое так сильно хочется вернуться. Аж зубы сводит, как хочется.
Но поскольку я потратил своё время и силы, создавая этот хотя и неказистый, но довольно объёмный текст, а время сейчас рыночное, поэтому я потребую с вас, уважаемые читатели, оплаты за доставленное удовольствие (вот он, оскал капитализма). А оплата будет такая: вы тоже должны наморщить лоб, припомнить такие вот характерные штрихи той чудесной жизни и написать их в виде комментариев. То есть вот такие ежедневные поведенческие ритуалы, которые каждый (или почти каждый) советский человек выполнял, не задумываясь. Только прошу вас: не надо никакой чернухи, ничего такого, что может сделать больно нашим дорогим почитателям Советской Старины. Их нервная система очень нежная и если им неожиданно сказать: «Колбаса!», они начинают переживать, плакать и обижаться. Поэтому чисто воспоминания о ежедневных деталях поведенческих стереотипов советских граждан. Ведь дьявол, как известно, в мелочах. А мелочи забываются в первую очередь. Ракеты-то в памяти остаются. А кто сейчас вспомнит общепитовские биточки, зажаренные на машинном масле (вернее на растительном, но которое не менялось так давно, что не сильно по вкусу от машинного отличается)?
Детали не важны? Нет, извините. Когда речь идёт о том, чтобы сохранить в памяти благодарных потомков этот Великий Эксперимент, сделавший счастливыми миллионы и миллионы людей, то не может быть несущественных деталей. Мы должны сохранить в памяти будущих поколений Советский Союз во всём его многообразии, во всех деталях. Кто-то скажет, например: «Давайте не будем вспоминать, что не имея возможности получить настоящую жвачку, многие советские дети отколупывали вар или смолу от труб и жевали их; это надо забыть, давайте лучше вспомним ракеты». А я на это скажу: обывательские разговорчики. Советский Эксперимент слишком велик, слишком много счастья и радости он доставил людям, чтобы мы позволили себе такую расточительность – предать забвению каждую деталь повседневной счастливой жизни советских людей.
Итак?